— Слушайте, — слабым голосом заговорил Боря, — вы что, не в курсе, что творится снаружи? Конец света наступил! С Первой Волной пришли Буйные! Со Второй под Музыку ушли Ушедшие! С Третьей явились Оборотни…
Каска и два работника переглянулись. Я и сам сознавал, что сказанное звучит как сущий бред.
— Ребятки, — сказал полный работник в шапке, — вы, случаем, не перебухали? Или прикалываетесь, а сами снимаете на мобилу, чтобы потом в интернет выложить? Давайте по-хорошему свалите отсюда, пока наш начальник вас не спалил.
В этот момент у меня щелкнуло в голове. Я сказал:
— По-хорошему вы должны нас передать охране, а не просить свалить. Давайте выйдем за ворота, и вы глянете на то, что там снаружи.
Боря перевел на меня дикий взгляд. Тоже, видно, усомнился в собственном рассудке. Но сейчас сообразил, что дело нечисто. Придвинувшись ко мне, шепнул:
— Они не Оборотни — выходят из здания!.. И не Буйные…
— И не Бродяги, — добавил я. — С чего Бродягам тут вкалывать все эти месяцы?
Я вдруг обратил внимания, что спецовки грязные, воротники и манжеты засалены донельзя, и от самих работничков несет крепким застарелым пóтом.
— Что-то от вас попахивает, товарищи, — нагло сказал Боря. — Давно дома не были?
— Скоро вахта заканчивается, — охотно отозвался худой работник. — Тогда и поедем домой.
— А вы идите домой сейчас, — сказал Каска, особо не раздражаясь. Казалось, он играет роль вечно недовольного, но не особо злостного мелкого начальника. — Никакого конца света нет, все хорошо.
— Да вы просто гляньте за ворота…
— Никакого. Конца. Света. Нет, — отчеканил Каска. — И смотреть за воротами нечего. Всё хорошо.
Где-то вдали завыли — громко и пронзительно. Мужским голосом. Глаза всех троих работников остановились, помутнели. Они одновременно развернулись и, начисто забыв о нас, пошли вдоль здания. Исчезли за углом.
Мы с Борей нерешительно последовали за ними. За углом, во внутреннем просторном дворе, собирались люди — все в синих спецовках и большинство в касках. В основном мужики, однако я заметил пару женщин. Людей было много, больше полусотни.
На деревянные ящики в разных углах двора поднялись трое без касок, но с необычно вытянутыми головами. Они не были похожи друг на друга, иначе я бы подумал, что это близнецы с одной и той же болезнью, от которой черепа вытягиваются, как у жрецов майя. Они разинули рты — шире, чем на то способен обычный человек, — и завыли. Вой прокатился над толпой и заглушил шум турбин.
Мы с Борей перетрусили. Буйные!
Но выли они как-то по-другому, а потом и вовсе заговорили — медленно, ритмично, нараспев, будто читали молитву:
— Всё хорошо, всё абсолютно хорошо!.. Нет никаких проблем! Наша цель — наша работа, мы должны работать постоянно и старательно. Ни у кого нет никаких проблем, всё хорошо. И наша цель — работа…
Длинноголовые глашатаи повторяли одно и тоже снова и снова. Толпа покачивалась в такт словам. Кое-кто повторял под нос: “Всё хорошо, всё абсолютно хорошо”.
На нас никто не обращал внимание, и мы сиротливо топтались в сторонке.
— Да они их зомбируют! — пробормотал я. — Они даже не знают об апокалипсисе!
— И не хотят знать. — Боря часто моргал и морщился, как от головной боли. — Еще до Первой Волны были такие люди, которые не знали и не желали знать, какая вокруг жопа творится… Что мир катится в тартарары… Все повторяется… Вот ведь говно! Я будто в преисподнюю попал… и нет выхода… все повторяется.
Он зажал уши, бормоча все тише и покачиваясь в такт занудным песнопениям глашатаев. Я зажал биту подмышкой и потряс Борю за плечи. Страх отступил — однообразное завывание “все хорошо, все хорошо” успокаивало, умиротворяло, вводило в транс.
Боря внезапно вырвался, вылупил глаза, разинул рот и завопил так громко, что у меня заложило уши.
— Не могу больше! Не могу больше!!!
Я пытался его утихомирить, заткнуть рот, но он укусил меня на палец, а я едва почувствовал боль, до того спокойно и мирно мне стало под убаюкивающие песнопения глашатаев. И когда чьи-то руки схватили Борю и оттащили от меня, я почти не испугался, будто все происходило так, как надо. Я равнодушно наблюдал, как толпа в спецовках и касках принялась избивать Борю, а когда он упал, запинывать ногами. Боря орал сначала громко, потом тише и наконец вовсе умолк. Работники некоторое время еще пинали и топтали неподвижное тело, затем пошли к воротам. И я пошел за ними.
Проходя мимо Бори, я посмотрел на его окровавленное и распухшее лицо, на котором было не понять, где глаза, а где нос и рот. Боря обнимал автомат, которым так и не воспользовался — или не мог, или не хотел. Сломанные очки валялись рядом. Телефон, почти целый, лишь с треснувшим экраном, лежал чуть дальше.
Не знаю, зачем, но я наклонился и поднял телефон. В голове шумело, и гремели, гремели, гремели без конца слова глашатаев: “Все хорошо, всё хорошо…”
Всё хорошо, даже то, что я снова потерял друга и снова один. Не хотелось думать, что на мне проклятье, заставившее Собакена и Борю зашуметь не вовремя и умереть страшной смертью. Я вяло подумал, что Боря по крайней мере узнал, кто работает на станции.
Вслед за первой группой работников я вышел за ворота к роще Полипов. Сзади шаркала оставшаяся толпа. Глашатаи уже заткнулись, но муть в голове пока не рассеялась.
Я равнодушно смотрел, как работники заходят в чащу, становятся на колени, обнимая чудовищные стволы и начинают сосать отростки, похожие на коровьи соски или дряблые члены.
“Так они питаются, — подумалось отстраненно. — Время завтракать. Прослушали очередную лекцию и пошли кушать”.
На меня накатило отвращение. Эти работники, только что убившие Борю, вызывали омерзение. Ни Буйные, ни Оборотни не были такими мерзкими. Работники были настоящими зомби, сначала слушающими своих глашатаев, а потом отсасывающими у деревьев, чтобы не сдохнуть от голода.
Я содрогнулся. Поднял руку — в ней был телефон Бори. Нажал на кнопку блокировки экрана — экран загорелся без всякого пароля. На нем “висел” ролик, который Боря показывал мне совсем недавно. Словно завороженный, я нажал на треугольную кнопку, и ролик включился.
“Вот дурак ты, Борис! Большой мальчик, никак не повзрослеешь. Всё тебе в машинки играть… Потому и люблю тебя, дурачка”.
Как естественно она это сказала! Без придыхания или театральности. Честно, искренне.
Бори нет, его девушки нет, а слова все еще звучали в холодном воздухе.
Если бы не они, я бы тоже насосался какой-то блевотной жижи из сисек или членов деревьев. А затем отправился бы работать на электростанцию, выполняя неведомую волю, уничтожившую наш мир. Слушал бы глашатаев о том, что все хорошо и я должен работать, ни о чем не беспокоясь.
Но слова о любви прозвучали. И я пошел прямо сквозь чащу Полипов, мимо работников, жадно высасывающих питательную жижу из деревьев. Меня никто не останавливал — глашатаи, наверное, и не представляли, что такое возможно. Если сюда и совались любопытные, то на них надевали спецовки и они работали здесь до самой смерти.
Чтобы выбраться из клетки, иногда достаточно лишь осознать, что живешь в неволе.
Глава 4. Хозяин
Зазвонил, завибрировал смартфон, лежащий на тумбочке. Я с трудом разлепил глаза, сощурился на ослепительно сияющий в темноте комнаты экран.
Звонила Валя.
В пять минут двенадцатого ночи.
— Ты чего? — вместо приветствия буркнул я, переворачиваясь на спину.
— Я не поняла, Тим, ты там дрыхнешь, что ли? — раздался протяжно-капризный голос Вали. Судя по всему, эта дура успела набухаться.
— Сплю, конечно. Ночь на дворе.
— Вот ты душный! Го с нами по набережной чилить. Я тут с Леной, Антоном и Ваней. Мы на вайбе с кафешки… Рил здесь клево! Приезжай!
Я фыркнул.
— Ага, щас, только штаны натяну.
С Валей я познакомился на днюхе у приятеля. Она — моя ровесница, но учится в колледже, а не в старших классах, как я. Дико разбитная и ушлая. Но симпатичная. Положила на меня глаз и с тех пор не отстает, регулярно названивает — как правило, поздно вечером. Жизнь у нее, как я понял, веселая и полная развлечений, причем за чужой счет.