— А что же мне, тебя по пузу похлопать еще прикажешь, лизаться с тобой за твои распрекрасные дела?
Фрау Клари закидывает голову:
— Довольно, больше ни слова! Не смейте так говорить, дедушка Краске! Я прошу вас!
Дедушка смотрит на гордо выпрямившуюся фрау Клари. Такой он ее никогда не видел. И бабушка с ним так никогда не разговаривала.
А фрау Клари хватает его за рукав и торопливо говорит:
— Я пришла вас пригласить на свадьбу. Мальчику я костюм принесла. Зачем нам ссориться? Ведь Эрнсту уже за тридцать. Он знает что делает. Я уж его как ругала, что он с вами поссорился. Да он не захотел обратно идти. Что же мне было делать? А что он люб и мил мне, это вы давно уже знаете.
— Да, по нашей картошке и по яйцам в кладовой приметили! — ядовито говорит дедушка и сплевывает жвачку прямо в ведро для свиней.
— Дедушка Краске! Да неужто вы это всерьез?
— Какие тут шутки! Картошку да яйца Эрнст тебе не в шутку таскал.
— Да не мне, дедушка Краске!
— Нет-нет, не тебе! Это он их пастору таскал, чтобы тот за его грешную душу молился.
Мне жалко фрау Клари, и я кричу:
— Он их Вуншам относил! Не ругайте фрау Клари!
— Свят-свят! Никак, яйца кур учить вздумали? — кричит дедушка и вырывает у меня из рук сверток. Замазал его своими лапищами и теперь швырнул на стол перед фрау Клари: — Убирайся ты со своей свадьбой! Надо будет — я парню сам все куплю. Мы от проходимцев подарков не принимаем!
Фрау Клари дрожит. Дедушкина грубость для нее — что зимний ветер для цветка. Она глядит на бабушку, которая вся скорчилась возле печки и трясущимися руками разглаживает фартук.
— Почему вы-то молчите, матушка Краске? Ведь как у нас с вами все ладно было!
— Это верно, что ладно, — тихо говорит бабушка, поглядывая на дедушку. — Да вот у вас-то на уме неладное было. Теперь-то у меня глаза раскрылись. Я ведь что? Я помощи ждала, надеялась… А вы мою помощь взяли да увели. Вот ведь оно что!
Фрау Клари делается грустной:
— Матушка Краске! Не подговаривала я его! Я же вам никогда неправду не скажу.
Бабушка качает головой:
— Не знаю уж… может, это у вас мода такая там, у поляков, а у нас до свадьбы с парнями гулять не полагается.
Фрау Клари краснеет до корней волос. Она стоит и молчит. Свет от лампы поблескивает на ее гладко зачесанных волосах. Склонившись к бабушке, она снова пытается ее уговорить:
— Матушка Краске, послушайте меня… Эрнст очень скучает по вас. Говорит, чтобы вы к нам перебирались, и насовсем. В ваши-то годы вы себе уж другую жизнь заслужили. Так он и сказал.
Бабушка всплескивает руками:
— Бог ты мой! А что же тут-то будет?..
Больше ей не удается вымолвить ни слова. Дедушка слышал все, что сказала фрау Клари.
— Вот еще польские моды! И мать хочет сманить! Где это видано? Скотина, стало быть, пусть с голоду подыхает? А я, хозяин, в грязи сиди?.. Пошла, пошла отсюда, гусыня ты польская!
И дедушка, расставив руки, выгоняет фрау Клари из кухни, словно птицу, напачкавшую на полу. Затем хватает сверток и перекидывает его через голову фрау Клари прямо в сени. Бабушка тихо плачет, закрыв лицо фартуком. А я тоже рад, что фрау Клари ушла. Она нашу бабушку хотела сманить. А мне что тут, одному с дедушкой оставаться, да? Кто бы нам тогда обед варил? Кто постель стелил?..
Стефани не пришла в школу. Заболела разве? Нет, она не заболела: у них сегодня свадьба.
Хорошо на свадьбе! Дети несут за невестой шлейф, и пирогов столько, что и не съешь ни за что!
— А ты пойдешь на свадьбу, Тинко?
— Нет у меня никакой свадьбы!
— Да ведь твоего отца женят!
— Ах, этого-то…
Сразу же после уроков мы несемся в деревню. Ранцы так и погромыхивают. Айда на свадьбу! Сбор во дворе у маленького Кубашка. У них в сенях стоит столярный верстак и много-много всякого инструмента.
— Тащи сюда бобовые тычины! — приказывает большой Шурихт.
Маленький Кубашк приносит длинные тычины. Из них и всех веревочных запасов, какие есть в карманах, мы строим загородку: две палки, а сверху привязаны веревки.
— А что мы повесим на веревки? Цветов-то уже нет.
— Найдем что-нибудь! — Большой Шурихт всегда все знает.
Он гонит маленького Кубашка в дом. Пусть, мол, достанет из комода разноцветных ленточек. Маленький Кубашк приносит несколько зеленых и красных шарфов старого союза велосипедистов «Солидарность». Он прихватил также две пары розовых штанишек своей сестры.
— Штаны-то нельзя, наверно, — сомневается Зепп Вурм.
— Ничего, наверху на веревке их ветром надует, они и будут как шары. Молодые рассмеются и нам больше денег дадут, — решает большой Шурихт.
Мы привязываем штаны к веревкам. Ребята достали еще смешную шапочку и кусочек марли. Привязав все как следует, мы шагаем к церкви.
— Где карета молодых?
— У них нет кареты. Их Фелко на волах отвез.
— А где волы?
— Вол с навозной тележкой поплелся на погост, могилы там объедает.
Мне неприятно, что ребята так издеваются над свадьбой фрау Клари, хотя эта женщина и хотела сманить у нас бабушку.
— Да нет, они без кареты женятся, им ведь близко, — говорит маленький Шурихт.
— Далеко там или близко, а настоящая свадьба без кареты не бывает, а то еще невестин шлейф в грязь затопчут.
— А Кэте Новкес вышла замуж без всякого шлейфа и без кареты. Вот вам!
— Да она все делает не так, как надо. У нее и ребеночек без отца родился.
Маленький Кубашк протискивается вперед и показывает большому Шурихту, как он станет собирать деньги, которые будут бросать свадебные гости. Он быстро нагибается и обеими руками срывает пучки посеревшей травы. Траву он запихивает себе в карманы.
— Нет, не так! — поправляет его большой Шурихт. — Нельзя деньги в карман прятать. Ты должен всем показать, сколько ты набрал. Надо по-честному.
— А по мне, пусть в карман кладет, — говорит маленький Шурихт. — Но когда мы будем подсчитывать выручку, мы его заставим сделать стойку. Все деньги из него и высыплются.
Мы и не замечаем, как к нам на высоких каблучках подходит дочка пастора.
— Вы что тут делаете?
— Не видишь разве? Поджидаем свадебный поезд, — говорит большой Шурихт, пренебрежительно скривив рот.
— Господин пастор просит не устраивать здесь такого шума. Господин пастор работает над воскресной проповедью.
— А кто же тогда благословляет молодых? — спрашивает большой Шурихт.
— Серость-грубость! Не лезь, когда тебя не спрашивают! Господин пастор таких молодых не благословляет. Они язычники.
— Чего врешь? Язычники только в Африке бывают. Они совсем черные.
Девушка кривит рот. Она не знает, правда это или нет.
— Ступайте по домам, только тихо, не смейте шуметь! — заявляет она и, пританцовывая на своих каблучках, удаляется.
— Ну и хороша у вас семейка, Тинко! — говорит большой Шурихт.
— А я виноват, что мы язычники?
— Знаешь, как здорово, когда язычники! Я уж давно хотел стать язычником. У-у-у, какие они страшные! — Большой Шурихт скалит зубы и рычит.
Кто-то объясняет, что язычники только в загсе регистрируются. Значит, нам надо перехватить свадебный поезд, когда он будет возвращаться из хорндорфского загса. В Мэрцбахе загса нет. Таких людей вообще мало, которые хотели бы работать в загсе: не всякому охота сперва женить людей, а потом отвечать, когда они друг с другом переругаются.
— Ничего подобного! Просто, кто работает в загсе, тот очень мало получает, — заявляет Белый Клаушке.
— Кто это сказал?
— Отец сказал. Если бы там больше платили, он давно бы ушел из кооператива и стал бы работать в загсе.
Мы уже довольно долго ждем на мощеной дороге, которая ведет в Хорндорф. Палки наши лежат в канаве. Чтобы скоротать время, мы играем в игру, которая называется: «Медвежонок, медвежонок, не прыгай через канавку, а то получишь по носу». Маленькому Кубашку нельзя с нами играть: мы ему поручили следить за дорогой, а то как бы нам не проворонить свадьбу.