— «Блох с кровати прогони»! — кричит большой Шурихт, повторяя слова из молитвы Лысого черта, и выскакивает на улицу.
Рупрехты во всю прыть пускаются вниз по деревенской улице.
— Вот тебе твой Лысый черт! Видал, как он шутит с большими и малыми? — запыхавшись, говорит Пуговка. Он тащит за собой сильно хромающего маленького Кубашка.
— Сатана он! — шепчет маленький Кубашк, дрожа всем телом.
Возбужденные Рупрехты не замечают, что их стало больше. Прибавился еще один Рупрехт. Он похож на обезьяну, и на голове у него большая черная шляпа.
Запыхавшиеся Рупрехты останавливаются перед нашим маленьким домиком. Они никак не могут опомниться: такой страх нагнал на них Лысый черт.
— Не пойду я к старому ворчуну Краске — он ругается.
— Я тоже не пойду. Он правда хуже черта ругается!
Пуговка, Зепп и большой Шурихт все же решают зайти к нам.
— Я вот спрошу старика, когда он Тинко к пионерам пустит, — заявляет Пуговка.
— Он тебе ответит: по попе.
Рупрехтам везет. Дедушка только что снова прочитал письмо дяди Маттеса.
— Заходите, заходите, маленькие Рупрехты! Не пожалеете! Наш Тинко вам такую молитву скажет, что закачаетесь.
Рупрехты хлещут розгами по мешкам и гремят копилками.
— Знают дети молитву? — кричит один из них и бросается на меня с плетью. Морда у него волосатая, как у обезьяны, и на лоб низко надвинута большая черная шляпа.
Дедушка замечает плетку в руках у Рупрехта и загораживает меня.
— Рупрехты бычьей плеткой детей не наказывают. Ты себе прутик достань, как положено! — И дедушка вырывает плетку из рук Рупрехта.
Но этот Рупрехт все равно не отстает от меня:
— Знают дети молитву?
Голос у него хриплый, как у козы, которая устала мекать. Не буду же я ему читать молитву! Гром не гремит, и не умер никто, — с какой стати!
Не стану я молиться!
Рупрехт наскакивает на меня и хочет схватить за ноги, чтобы повалить. Я не даюсь. Мы боремся. То он меня, то я его одолеваю. Дедушка подбадривает меня. Я кладу Рупрехта на лопатки. Да этот Рупрехт кусается и царапается! Дедушка стоит над нами с плеткой в руках:
— Эй ты, вшивый Рупрехт, мы тут не кусаемся! А ежели кусаем, то только колбасу.
Я сижу на Рупрехте верхом:
— Я не стану молиться. Сдавайся, Рупрехт!
Рупрехт кивает. Я отпускаю его. Он сразу же снова набрасывается на меня.
Что такое? Я схватил его за бороду, а он как давай кричать, будто гусь, которого живьем ощипывают. Да это Фриц Кимпель! Вот тебе и небесное воинство! В руках у меня остается кусок пакли. Другие Рупрехты и забыли, зачем они пришли, стоят вокруг и таращат на нас глаза. Я выгоняю общипанного Рупрехта Кимпеля тумаками за дверь. На всякий случай опускаю щеколду: а то он еще надумает с ножом вернуться! Фриц Кимпель ногами стучит в дверь. У меня пот выступает на лбу. Фриц не переставая барабанит ногами, так что дверь ходит ходуном. Дедушка отпихивает меня и рывком открывает дверь. Фриц, не удержавшись на ногах, кубарем влетает в кухню. Дедушка размахивает плеткой.
— Дедушка, это твоего друга Кимпеля…
Дедушка так разъярен, что ничего не слышит. Плетка свистит, опускаясь на спину Фрица.
— Ты что, безобразник, дверь нам ногами выломать хотел? — И снова свистит плеть.
Рупрехты выбегают во двор. Фриц Кимпель вырывается, бежит за ними и ревет что есть мочи.
С улицы доносятся крики, топот. В кухне водворяется тишина.
— Это же плетка твоего друга, дедушка.
— Что, что? — Дедушка рассматривает плеть. — Постой-ка, да не… Неужто эти безобразники плеть у друга Кимпеля украли?
— Да это Фриц был!
Дедушка падает на стул. Лицо его бледнеет.
— Он нам дверь чуть не выломал! Я-то думал, это кто из проходимцев, из бродяг, что своего и чужого не берегут.
Бабушка возвращается из коровника:
— Тинко, ты тут кричал?
— Я не кричал, бабушка.
— Тебе чего надо? Раз кричали, стало быть, кричали, и не чего тут расспрашивать! — прикрикивает на нее дедушка и все вертит плетку в руках.
Он ищет, куда бы ее спрятать. Нельзя же ее на кухне оставлять. В конце концов он несет плетку во двор.
А я рад, что победил Фрица Кимпеля, и без всякого ножа победил, один на один!
Над деревней — запах пирогов и кипящего масла. Крестьяне пекут пироги в летних печах за домами. Хрустящие, хорошо пропеченные рождественские пироги хозяйки проносят прямо по занесенным снегом дворам в комнаты. Вороны почуяли запах жареного. Они сидят на липах и, склонив головы набок, поглядывают вслед пирогам. Маленький Шурихт тоже принюхивается к вкусному запаху, припав к дощатому забору. Крестьянка шагает по саду с противнем в руках.
— Ты беженский мальчик?.. Сколько вы пирогов испекли?
— Нисколько.
— У вас там, откуда вы прибыли, небось нет такой моды — пироги печь на рождество?
— И у нас такая мода.
— Стало быть, твоя мать их печь не умеет?
— Умеет.
— Так чего же она тогда не печет?
— Больно много масла на них идет.
— Это верно. А вы бы понемногу откладывали — вот и накопили бы. Рождество и без рождественского пирога — куда это годится?
— А мы испечем сахарный пирог.
— Это чужаки только такие пекут. Мы не печем.
Дедушке опять хочется поиграть в карты. А мне совсем не хочется.
— Мне надо еще раз прочитать письмо дяди Маттеса, — говорю я ему.
— Громче читай! — отвечает мне дедушка.
Я читаю вслух. Письмо все уже почернело. Конверт стал совсем мягкий, точно тряпка. После каждой точки дедушка кивает головой. Беспокойство охватывает его. Он выходит во двор, что-то там стучит, скребет. Письмо дяди Маттеса хорошо помогает от игры в карты. А вот против бабушкиного ревматизма оно не помогает.
— Правда ли, что он там пишет? От него ли письмо? — сама себя спрашивает бабушка и со стоном принимается за работу.
После рождества дедушка запряжет Дразнилу и повезет бабушку в Зандберге, к доктору.
Глава девятнадцатая
— Дедушка, ты куда девал плетку Кимпеля?
— «Куда девал, куда девал»! — Дедушка о чем-то думает. — Не болтай глупостей! Все не было удобного случая. Фриц тебя в школе не спрашивал о ней? Нет?
— Я с ним не разговариваю.
— Больно ты важный стал!
— Мы с ним не дружим больше.
— «Не дружим»… Гм! «Не дружим», видите ли! Это тебя дьявол попутал. Дружба — она дар божий.
Дедушка давно уже ждет, не последует ли какого сигнала от друга Кимпеля. Дедушка хочет извиниться за свою оплошность. Но такое долгое ожидание начинает его беспокоить.
Пионеры заканчивают последние приготовления к рождественскому празднику. Дома они перерыли все комоды и укладки в поисках разноцветных лоскутков и всякой пригодной для рождественских игр мишуры. У нас в классе два стола заставлены самодельными игрушками-подарками. Среди них десять деревянных лошадок, которые вырезал большой Шурихт, плетеные корзиночки с пряниками от девочек, маленькие деревянные тракторы, куклы, сделанные из ваты и обрезков материи, и другие игрушки.
— Вы Рупрехтами нарядитесь, когда пойдете подарки раздавать? — спрашивает Фриц Кимпель девочек.
— Вот еще! Небось эти игрушки не с неба свалились… Пусть малыши знают, кто для них старался, — отвечает ему Инге Кальдауне.
— Ты-то уж больно старалась!
— Вот гляди: три раза себе палец порезала.
— Да вы, бабы, всегда так — все у вас из рук валится.
Хлоп! У Инге Кальдауне рука тяжелая.
— Ты чего тут пришел вынюхивать, противный Кимпель! Катись отсюда ко всем чертям!
Фриц Кимпель как был задирой, так и остался. Стоит ему где появиться, там сразу ссора. В школе уже почти никто с ним не водится. Вот и сейчас у него ничего не вышло.
Пуговка спрашивает меня:
— Ты придешь на наш рождественский праздник?