— Служу, какъ могу.
— Какъ по-вашему: дѣло дѣлаете?
— Развѣ тѣмъ, отвѣчалъ я смѣясь, — что выйди я, на мое мѣсто сядетъ другой, который, пожалуй, дѣла отъ вздора отличить не сумѣетъ.
— Такъ! сказалъ онъ, одобрительно взглянувъ на меня. — Правды у насъ нѣтъ, да и едва-ли когда будетъ; такъ и на томъ спасибо! Садитесь.
И указалъ мнѣ рукой на мѣсто, оставленное Кемскимъ, противъ дочери.
Я усѣлся. Кемскій занялъ стулъ рядомъ съ дѣвушкой.
— Полюбите его, Nadine, сказалъ онъ ей съ улыбкой, указывая на меня, — онъ хорошій человѣкъ, я его съ дѣтства знаю.
Въ это время сіяющій Звѣницынъ, въ мундирѣ и метя полъ бѣлымъ султаномъ своей каски, подошелъ изъ перваго ряда креселъ въ нашей ложѣ.
— Отъ этого господина на днѣ морскомъ не упрячешься, пробормоталъ Кемскій, откидываясь назадъ, за спинку Надежды Павловны.
— Comme c'est beau la musique de Rossini! возгласилъ офицеръ, ловко расшаркиваясь передъ дѣвушкой.
— Bien beau! подтвердила Надежда Павловна.
— Но, увы, надо признаться, les chanteurs russes sont pitoyables. Надо было бы прислать въ Москву, pour qu'ils aient le plaisir d'être applaudie par vous, mademoiselle, примолвилъ онъ съ оттѣнкомъ нѣжной галантерейности, — нашу италіянскую оперу съ Гризи и Маріо.
Кемскій не вытерпѣлъ, всталъ и отошелъ назадъ rъ старику Чемисарову.
— Конечно, это было бы хорошо, отвѣчала Надежда Павловна Звѣницыну, — но я въ первый разъ въ оперѣ и совершенно довольна всѣмъ, что слышу.
— Въ первый разъ? Скажите! — И взглянулъ на нее съ сожалѣніемъ. — Впрочемъ, примолвилъ онъ снисходительно, — оркестръ здѣсь хорошъ, и хоры даже очень не дурны; видно, что ведетъ ихъ искусная рука.
— Здѣсь отличный музыкантъ дирижеръ, сказалъ я ему.
— Кто такой?
— Нѣкто Іоганнисъ.
— А! У насъ былъ нѣкоторое время Риччи. Vous savez mademoiselle, Ricci, qui a composé lui même des opéras; un homme très comme il faut; онъ даже дирижировалъ всегда въжелтыхъ перчаткахъ….
— Іоганнисъ? раздался въ глубинѣ ложи голосъ стараго генерала, пока Звѣницинъ распространялся о Риччи и петербургской оперѣ:- Іоганнисъ, имя какъ будто знакомое….
— Да ж мнѣ тоже, сказалъ Кемскій. — А! вспомнилъ! у него, кажется, учился вашъ Кирилинъ?
Надежда Павловна вдругъ наклонилась надъ самою рампой ложи и глухо, съ какимъ-то замираніемъ въ голосѣ, спросила Звѣницына:
— Кто эта дама?
— Гдѣ?
— Тамъ…. у оркестра?
— Ахъ, кстати! говорилъ между тѣмъ Кемскій генералу:- я еще и не успѣлъ спросить васъ про Кирилина. Что онъ?
— Переселился, какъ-то странно отвѣчалъ ему тотъ.
— Вотъ какъ! Куда же?
— На тотъ свѣтъ.
— Pardon, mademoiselle, я рѣшительно не понимаю, о какой дамѣ вы говорите. У оркестра нѣтъ никакой дамы и быть не можетъ. Развѣ Вашнева вы приняли за даму? смѣясь спросилъ Звѣницынъ Надежду Павловну.
— Вашнева? повторила она какъ бы съ-просонокъ.
— Сходства однако мало, продолжалъ онъ шутливо. — А вы его знаете?
— Знаю…. нѣтъ…. я совсѣмъ его не знаю, я совсѣмъ о другомъ хотѣла спросить васъ, сказала она, и засмѣялась. — Но мнѣ показалось, что плечи у нея вздрагивали подъ кисеей.
— Vous êtes très distraite, mademoiselle, съ лукавымъ видомъ замѣтилъ гвардеецъ.
А за нами продолжался разговоръ:
— Кирилинъ умеръ, огорченнымъ голосомъ говорилъ Кемскій, — такъ молодъ! какъ же это случилось?
— Утонулъ, какъ бы нехотя отвѣчалъ старикъ.
— И давно?
— Прошлымъ лѣтомъ.
— Je vous salue, mademoiselle, началъ раскланиваться Звѣницынъ.
— Вы уже уходите? воскликнула она.
Для всякаго, кто бы онъ ни былъ, и гораздо поскромнѣе нашего петербургскаго льва, зазвучали бы теперь обѣщаніемъ эти встревоженныя, чуть не умоляющія слова.
Но не тѣмъ представлялось для меня ихъ настоящее значеніе. Какая-то таинственная драма несомнѣнно разыгрывалась въ эту минуту предо мной, но я понималъ, что героемъ ея не могъ быть Звѣницынъ. А онъ сіялъ и поводилъ глазами, поднявъ ихъ на блѣдную дѣвушку съ такимъ восторженнымъ и маслянымъ выраженіемъ, съ какимъ никогда влюбленный котъ не взиралъ на свою возлюбленную…
— Я боялся вамъ наскучить, говорилъ онъ, — mais vous devez être bien persuadée, mademoiselle.
— Кирилинъ утонулъ? переспрашивалъ между тѣмъ Кемскій и примолвилъ:- а его мать все у васъ?
Отвѣтъ замедлился.
— Завтра, говорятъ, будетъ балъ въ собраніи? поспѣшно спросила Надежда Павловна, какъ-то судорожно открывая и закрывая вѣеръ передъ лицомъ.
— Переѣхала въ городъ, отвѣчалъ наконецъ Кемскому генералъ.
— Вы будете? спросилъ въ свою очередь Звѣницынъ тѣмъ особымъ вкрадчивымъ шептаніемъ, для котораго нѣмцы изобрѣли очень выразительный глаголъ: flüstern.