— Едва-ли!
— Такъ изъ-за чего же они стрѣляться будутъ?
— Кто? спросилъ я съ притворнымъ удивленіемъ.
— Бѣдненькій, слѣпенькій! запѣлъ протяжно Чесминъ, раскрывая глаза и складывая руки свои на животъ. — Обь этой исторіи только что съ Ивана Великаго не трезвонятъ, а онъ ничего не знаетъ, ребенокъ малый! А кто у васъ былъ нынче утромъ? спросилъ онъ вдругъ.
— Какъ кто?
— Да такъ. Двое, съ требованіемъ объясненій отъ Кемскаго, по порученію Звѣницына. Объясненіе происходило здѣсь, на этомъ мѣстѣ, примолвилъ онъ, указывая на отодвинутыя отъ дивана кресла, на которыхъ дѣйствительно сидѣли Рабенгорстъ и Секкаторовъ.
— Могу только удивляться обширности твоихъ свѣдѣній, сказалъ я.
— Не мудрено, когда само начальство уже про то знаетъ и вѣдаетъ, хладнокровно возразилъ Чесминъ.
— Вотъ-на!
— А ты какъ думалъ? Въ мундирѣ-то я на что? Разбудилъ меня отъ него посланный въ восемь часовъ, а я въ шестомъ спать легъ. Чего ему еще, думаю, нужно! Однако нечего дѣлать, одѣлся; пріѣзжаю. "Ужиналъ ты вчера въ гостиницѣ Шевалье?" спрашиваетъ онъ меня съ перваго слова. — "Ужиналъ." — "Что тамъ происходило?" — "А ничего не происходило, говорю." — "Тамъ," говоритъ онъ, "совѣщанье было." — "Какое совѣщанье?" — "Гвардейскій офицеръ хочетъ драться съ флотскимъ." — "Не мое дѣло." — "У меня ихъ фамиліи записаны. Взялъ бумажку и читаетъ: штабъ-ротмистръ Звѣницынъ, лейтенантъ Кемскій." — "Ну, а я-то тутъ при чемъ?" спрашиваю я его. — "Объ этомъ у васъ тамъ за столомъ громко разсуждали." — "А если и разсуждали, такъ что-жь вы думаете, я вамъ объ этомъ стану разсказывать?" — "Не нужно, безъ тебя все знаю." — "Такъ зачѣмъ вы меня съ пѣтухами подняли?" говорю. — "Ничего, тебѣ здорово. А ты съѣзди отъ меня къ ***; говорятъ, онъ съ этимъ флотскимъ пріятель, скажи ему, чтобъ онъ далъ мнѣ честное слово не вмѣшиваться въ эти глупости. Офицерство, извѣстно, народъ молодой; позволь имъ только, они послѣ каждой вечеринки готовы драться; а онъ такое мѣсто занимаетъ: ему неприлично!" — "Хорошо, говорю, я ему скажу." — "Скажи," говоритъ, "а подыматься рано тебѣ здорово," прибавилъ, и смѣется. Разсердилъ-таки онъ меня сегодня порядкомъ, примолвилъ Чесминъ, зѣвая. — Выспаться не даетъ, да еще туда же насмѣшки подымаетъ.
— Такъ ты во мнѣ съ офиціальнымъ сообщеніемъ пріѣхалъ? спросилъ я.
— Такъ что-жь съ этимъ дѣлать? приказано, такъ и исполняю.
— А если я не дамъ требуемаго честнаго слова, что тогда? сказалъ я, подумавъ.
— А почемъ я знаю? Полицейскій надзоръ велитъ надъ тобой учредить, а то, пожалуй, арестовать домашнимъ арестомъ.
— Былъ вчера Вашневъ у Шевалье? спросилъ я.
Чесминъ улыбнуліся.
— Какъ ему не быть! Нашъ пострѣлъ вездѣ поспѣлъ.
— Неужели же эти господа совѣщались тамъ публично? спросилъ я опять.
— Ну, публично не совсѣмъ. Самая суть-то, главный герой съ наперсниками, ужинали въ отдѣльной комнатѣ. Только, ужь не знаю какъ, а подъ конецъ все это ихъ тайное совѣщаніе стало извѣстнымъ всѣмъ бывшимъ въ залѣ: и что, и какъ, и кому ѣхать къ Кемскому, и что онъ у тебя живетъ, и прочее.
— Ну ужь, Москва-матушка!
— За что же браниться, любезный мой? сказалъ на это Чесминъ, принимая видъ обиженной невинности. У насъ по простотѣ, по-семейному, все сообща. Къ тому-жь и языкъ не на привязи; отчего-жь ему самому не позаботиться и чужу душу не потѣшить?
— Видно, ты недаромъ въ Крусановской школѣ побывалъ, замѣтилъ я ему, — какъ красно выражаешься!
— Только въ насъ и есть хорошаго! отвѣчалъ майоръ съ глубокимъ вздохомъ и поднимаясь съ мѣста. — Прощай!
— До свиданія.
— А что же ему-то сказать отъ тебя? припомнилъ онъ уже въ слѣдующей комнатѣ. Вѣдь онъ приказалъ мнѣ вернуться въ нему съ отвѣтомъ.
— Не можешь-ли ты съ этимъ отвѣтомъ до вечера подождать? сказалъ я ему.
— До вечера?… пожалуй! Только ужь намылитъ онъ мнѣ за это голову, молвилъ Чесминъ, почесывая затылокъ. — А впрочемъ, ничего! Я скажу ему, что засыпалъ днемъ за все то время, что онъ у меня утромъ отнялъ. Другой разъ не станетъ изъ-за вздора подымать спозаранка!
— Ну, благодарствуй. Въ пять часовъ я буду къ тебѣ или пришлю записку съ моимъ отвѣтомъ; можешь ему даже ее показать.
— Покажу. А до того времени стрѣляться не будете?
— Нѣтъ, въ этомъ я могу тебѣ и теперь дать честное слово.
— Ладно. Прощай.
Онъ вышелъ въ переднюю.
— А послушай, ***! крикнулъ онъ мнѣ оттуда.
Я отозвался.
Онъ вернулся въ гостиную въ шинели и каскѣ.
— А вѣдь за нее жизнь положить лестно? объявилъ онъ неожиданно, глядя на меня вопрошающими глазами.