— Нѣтъ, такъ…. я думалъ. что…. Звѣницынъ! крикнулъ онъ:- я заѣду къ тебѣ на квартиру проститься…
— Сдѣлай одолженіе, сказалъ равнодушно гвардеецъ. усаживаясь въ сани съ Рабенгорстомъ.
— Буйносовъ, вѣдь и ты за ними? молвилъ Секкаторовъ.
— Да. А что?
— Не подвезешь-ли, братецъ, меня? Одры мои чуть ноги волочатъ.
— Садись, пожалуй; поѣдемъ.
— Merci. — Филиппъ, ступай полегоньку домой. Да смотри у меня, въ питейный домъ не заѣзжать! гнѣвно заключилъ, садясь въ полицеймейстерскія сани, г. Секкаторовъ, забывая свое столь еще недавнее восхваленіе странъ, озаренныхъ солнцемъ просвѣщенія, и возчувствовавъ, повидимому, съ новымъ удовольствіемъ родную почву подъ ногами.
Они уѣхали.
Виссаріонъ Никитичъ, успѣвшій въ продолженіе всего этого времени окончательно справиться съ своимъ тулупомъ и застегнуть его на всѣ крючки, обернулся ко мнѣ и разразился смѣхомъ,
— Ну, отецъ мой, одолжили вы меня! молвилъ онъ. — Ужь точно, можно съ Федромъ сказать: ex monte nascitur ridicuпus mus, — гора мышенкомъ разрѣшилась, все равно что программа иного изъ нашей братіи, ученыхъ. Благо, не долго рожала; вечеръ не пропалъ!.. Одно вотъ скверно, — докторъ указалъ мнѣ рукой сквозь наступавшую мглу на скученный на одной сторонѣ шоссе и застрявшій за нашими санями обозъ, вокругъ котораго похаживали извощики, похлопывая себя рукавицами по плечамъ и нетерпѣливо постукивая валенками по хрустѣвшему снѣгу, — за что мужичкамъ-то лишній часъ мерзнуть приходится изъ-за барскаго вздора? А впрочемъ, промолвилъ онъ беззаботно, — помните Мочалова въ Гамлетѣ:
И докторъ всю дорогу проговорилъ о Мочаловѣ. Я довезъ его и поѣхалъ домой.
XVIII
Два дня послѣ этого происшествія, я скакалъ по Владимірской дорогѣ въ нижегородскую деревню, куда призывало меня неожиданное извѣстіе о болѣзни матери. Этотъ печальный случай избавилъ меня отъ всякихъ явныхъ и неявныхъ послѣдствій "исторіи", по поводу которой въ это время гудѣла, какъ водится, вся Москва, отъ Остоженки до Басманной. Я едва успѣлъ, предъ отъѣздомъ, написать въ Кемскому нѣсколько словъ о случившемся, прося его подать о себѣ вѣсть.
Вернувшись въ Москву, въ траурѣ, на Ѳоминой недѣлѣ, я нашелъ у себя отвѣтъ Кемскаго на мое письмо. Оно занимало всего полстраницы. Морякъ извѣщалъ меня о прибытіи своемъ въ Николаевъ и благодарилъ за дружбу. Онъ, очевидно, ограждалъ себя преднамѣренною сухостью этого письма отъ всякой попытки съ моей стороны продолжать съ нимъ переписку.
"Все кончено между нами", сказалъ я себѣ съ грустью; "онъ не проститъ мнѣ того, чему я былъ невольнымъ свидѣтелемъ, и мысль обо мнѣ неразлучна теперь для него съ мыслью о самыхъ тяжкихъ минутахъ его жизни… Но гдѣ же она, роковая красавица? что ея отецъ?" думалъ я, припоминая въ первый разъ послѣ двухъ мѣсяцевъ, проведенныхъ въ отчаянной тревогѣ у постели умирающей, о дѣйствующихъ лицахъ этой необъяснимой драмы.
Чемисаровыхъ не было въ Москвѣ, узналъ я отъ Чесмина. Еще на первой недѣлѣ поста они уѣхали въ деревню совершенно неожиданно, такъ какъ старикъ генералъ былъ довольно серіозно боленъ, и пользованіе его, по словамъ докторовъ, далеко не было кончено. Въ городѣ приписывали этотъ внезапный отъѣздъ размолвкѣ отца съ дочерью, которая, объяснялъ мнѣ Чесминъ, оказывается по уши влюбленною въ Звѣницына, между тѣмъ какъ отецъ прочитъ ее за Кемскаго. Лысый, но чувствительный маіоръ не сомнѣвался въ этомъ.
— Счастливецъ Звѣницынъ! говорилъ онъ своимъ забавно-плаксивымъ голосомъ: — въ ротмистры, слышно, произведенъ, лейбъ-эскадрономъ командуетъ, любимъ этакою царицей, да еще, къ довершенію всего, въ мученики попалъ, только что акаѳистовъ не поютъ ему!
— Какъ, въ мученики?
— Да такъ; съ тѣхъ поръ, когда васъ всѣхъ, дуэлистовъ-то, Буйносовъ на большой дорогѣ какъ перепеловъ накрылъ, помнишь? Вотъ, съ той поры Секкаторовъ и пустилъ въ ходъ фразу: Звѣницынъ — martyr de l'honneur. Женскій полъ и подхватилъ: и вопятъ онѣ теперь всѣ въ одинъ голосъ: Звѣницынъ martyr de l'honneur. Поди ты съ ними, разговаривай.
— Недаромъ, видно, сказалъ я, — Вашневъ его Густавомъ-Адольфомъ звалъ.
— Вашневъ, вотъ еще непроходимая ракалья! воскликнулъ Чесминъ. — Толкнулся было онъ къ Чемисаровымъ. Пріѣхалъ съ визитомъ, непрошенный, негаданный. Старикъ генералъ велѣлъ ему сказать, что онъ незнакомыхъ ему лицъ не принимаетъ. Такъ Вашневъ-то, со злости, сталъ распускать сплетни про нашу божественную, будто Звѣницынъ не первый предметъ ея страсти, и что она, еще въ деревнѣ, хотѣла выйдти замужъ за какого-то музыканта, который, не добившись, разумѣется, согласія отъ отца ея, взялъ да и зарѣзался.