— Я ѣду въ деревню уставныя грамоты писать; мнѣ было бы интересно знать, что какъ крестьяне…
— Управляющій мнѣ пишетъ: миръ, тишина и благоденствіе! Да и можно-ли было сомнѣваться? Вѣдь это одинъ князь Петръ Ивановичъ можетъ доказывать, что намъ съ свободой не справиться, какъ мартышкѣ съ очками. За то же вѣдь князь Петръ Ивановичъ…
Отъ него такъ и понесло Сухаревою башней. Я поспѣшилъ перебить его.
— А сами вы въ деревнѣ не были?
— Не былъ. Признаюсь, рвался въ Европу. Вы согласитесь, что лучшаго момента нельзя было выбрать, потому, согласитесь, до сихъ поръ что мы были? Варвары, Скиѳы-рабы, на которыхъ еще Геродотъ съ презрѣніемъ указывалъ пальцемъ. Вѣдь Скиѳы мы были, вы согласны?
— Конечно, конечно, подтвердилъ я.
Я готовъ былъ и не на это согласиться.
— А теперь мы можемъ съ вами смѣло протянуть руку каждому иностранцу и сказать ему: "Любезный мой, не сердись, мы также сыны свободнаго народа; полно давить насъ подъ исполинскою пятой твоей гражданственности!и
"Господи, Боже мой! Давить подъ пятой гражданственности!" повторилъ я мысленно, глядя на него уже съ нѣкоторымъ страхомъ.
А онъ даже руки разставилъ, точно волчокъ спустилъ. Сколько такихъ волчковъ наспускалъ онъ, воображаю, въ эти десять-двѣнадцать лѣтъ, въ московскихъ-то салонахъ!
Мы подошли между тѣмъ къ Conversationehaue'у.
— Вы во что проигрываетесь: въ рулетку или въ trente etquarante? спросилъ онъ меня.
— Да ни во что; я съ пріѣзда еще и не заходилъ сюда.
— Всѣ добродѣтели! воскликнулъ онъ, насмѣшливо кланяясь мнѣ. — Вашему другу не мѣшало бы, кажется, поучиться у васъ воздержности: онъ болѣе двадцати тысячъ франковъ успѣлъ уже спустить à la rouge.
— Какому это другу? спросилъ я съ удивленіемъ: — у меня здѣсь и хорошихъ знакомыхъ никого не оказывается.
— Развѣ вы и съ нимъ расходитесь? съ паутинно-тонкою ироніей спросилъ г. Секкаторовъ, по старой привычкѣ своей тотчасъ же и обидѣвшійся моими словами.
— Съ кѣмъ же это наконецъ?
— Да съ господиномъ Кемскимъ. Или вы съ нимъ еще не видѣлись?
— Съ Кемскимъ? Онъ здѣсь?
— Здѣсь именно, отвѣчалъ Секваторовъ, указывая на игорныя залы зданія, предъ которымъ мы стояли, — отъ утренней зари и до вечерней зари. Я его тотчасъ же узналъ, хотя онъ такъ измѣнился, ужасъ…. Вы знаете, что ему подъ Севастополемъ….
Но я его уже не слушалъ и побѣжалъ опрометью отыскивать стараго товарища.
II
За длиннымъ зеленымъ столомъ, вокругъ котораго тройною галлереей тѣснилась толпа игроковъ и любопытныхъ, сидѣлъ противъ самаго банкомета согбенный и исхудалый человѣкъ съ длинною, почти совершенно бѣлою бородой, падавшею на столъ и по которой онъ съ какимъ-то судорожнымъ движеніемъ то-и-дѣло проводилъ блѣдными пальцами лѣвой руки, отрывая ихъ лишь для того, чтобы забирать въ горсть и за тѣмъ снова разсыпать довольно большую горку золота, лежавшую предъ нимъ. Это былъ Кемскій. Боже мой, что было общаго между этимъ призракомъ и тѣмъ милымъ юношескимъ образомъ, который такъ живо хранился въ моей памяти! Неужели это сулила ему его цвѣтущая, богатая дарами молодость? Грустно было глядѣть на его поблекшія, едва узнаваемыя черты, на опустившіяся вѣки усталыхъ глазъ, на безпощадную сѣть морщинъ, глубоко бороздившую лобъ его и виски. Его густые, все еще курчавые волосы безпорядочно распадались во всѣ стороны спутанными сѣдыми прядями. Краснорѣчивѣе всякихъ рѣчей говорилъ мнѣ этотъ всклокоченный лѣсъ сѣдыхъ волосъ Кемскаго о его бездомной, отжитой жизни….
"А вѣдь ему нѣтъ еще и сорока лѣтъ"! думалъ я.
Среди мертвой тишины залы, банкометъ возглашалъ между тѣмъ своимъ звучнымъ напѣвомъ:
— Rouge gagne et noir perd!..
Какой-то французъ-старичокъ, за стуломъ котораго я нашелъ себѣ мѣсто, ткнулъ булавкой въ лежавшую предъ нимъ карточку и прошепталъ: "passera plus"!
Кемскій въ то же время сгребъ все свое золото и поставилъ его на красную.
— Noir gagne et rouge…. запѣлъ, прометавъ снова банкометъ. Сидѣвшій подлѣ него крупье потянулъ къ себѣ лопаткой золото Кемскаго.
— De capitaine russe est en déveine de dix mille franca aujourd'hui, сказалъ старичокъ-французъ своему сосѣду.
Кемскій нетерпѣливо тряхнулъ своими сѣдыми кудрями и поднялъ голову.
Крупье поспѣшно протянулъ свою лопатку къ сверткамъ, лежавшимъ предъ банкометомъ.
— Un rouleau de cinq cents? предложилъ онъ Кемскому.
Игрокъ былъ очевидно коротко знакомъ этой почтенной компанія.
Я такъ пристально, такъ неотвязно глядѣлъ на него, что заставилъ его, наконецъ, замѣтить себя. Онъ долго вглядывался, наконецъ узналъ. Полурадостная, полусмущенная улыбка пробѣжала по его губамъ; усталые глаза заморгали.