"- Поставьте, напримѣръ, рядомъ, двѣ личности, совершенно одинаково, положимъ, образованныя, одаренныя равно способностями, энергіей, желаніемъ блага и такъ далѣе. Одна лишь между ними разница: одинъ изъ этихъ двухъ смертныхъ взросъ въ богатомъ старомъ домѣ, подъ историческимъ гербомъ, другой человѣкъ безъ имени, нѣчто въ моемъ родѣ, добавилъ Кирилинъ съ такимъ усиліемъ, какъ еслибы произносимыя имъ слова жгли его языкъ. Вотъ-съ, теперь и не угодно-ли прослѣдить въ судьбѣ каждаго изъ нихъ, какъ выразятся и на что послужатъ тѣ нравственныя данныя, которыми они владѣютъ оба въ равной степени.
"Онъ остановился. будто ожидая отвѣта. Но никто не отвѣчалъ; только Карлъ Ивановичъ промычалъ что-то совершенно непонятное. Я не отрывала глазъ отъ шитья.
"- Для одного, заговорилъ опять Кирилинъ, — жизнь — устланная скатертью дорожка. Едва ступилъ онъ на нее, — и уже всѣ, не споря, признаютъ его способности, и онъ безъ исканія, безъ труда, безъ униженій тотчасъ же находитъ приложеніе имъ. Предъ честолюбіемъ его уступаетъ каждый, — кто станетъ гоняться за сильнымъ и богатымъ! Хочетъ онъ приносить пользу, — ту жиденькую, тѣсную пользу, не могъ не ввернуть Кирилинъ, — которая возможна при нынѣшнихъ условіяхъ общества, — и свои, и всякія другія средства у него въ рукахъ. Для такого человѣка нѣтъ въ жизни борьбы съ другими людьми, не можетъ, слѣдовательно, возникнуть въ немъ и ненависти къ этой жизни, къ этимъ людямъ! Умъ его не тупѣетъ въ безплодномъ протестѣ. въ сердцѣ нѣтъ ожесточенія. Онъ можетъ оставаться Шиллеровскимъ юношей до сѣдыхъ волосъ, до конца дней сохранить полное благодушіе въ людямъ, вѣрить въ нихъ и ждать отъ нихъ любви. И онъ правъ: онъ избранникъ, онъ владыка сердецъ, и они влекутся въ нему неудержимо и пламенѣютъ благодарностью за то только, что онъ позволяетъ себя любить!
"- Да, да, это правда, добродушно поддакнулъ докторъ.
"- А! вы говорите — правда! Вы сознаете это! воскликнулъ горячо Кирилинъ, вскакивая на ноги и откидывая назадъ волосы нетерпѣливою рукой. — Такъ не отводите же глазъ и отъ другаго, отъ того, кому судьба не мать, а мачиха, кто родился съ тѣми же правами на успѣхъ, на счастіе, и кому съ нахальнымъ смѣхомъ отказываетъ въ этомъ теперешнее общество! Образованный, но бѣдный и незнатный человѣкъ, — знаете-ли вы въ наши дни положеніе хуже этого? Все, чѣмъ онъ одаренъ отъ природы, что пріобрѣлъ воспитаніемъ, все это обращается ему въ страданіе, въ невыносимое бремя, все это служитъ презрѣннымъ людямъ поводомъ глумиться надъ нимъ, угнетать, топтать его! Куда ни ткнись, ему нигдѣ нѣтъ хода; чѣмъ способнѣе онъ, тѣмъ не менѣе дозволятъ ему приносить пользу, чѣмъ выше онъ окружающей среды, тѣмъ ненавистнѣе онъ ей!… И когда онъ, разбитый, подавленный сознаніемъ своего безсилія и одиночества, проситъ себѣ не любви, — гдѣ ему, жалкому ничтожеству, смѣть о любви думать! — но немножко снисхожденія и сочувствія, ему это вмѣняется въ неслыханное. чуть не въ преступное притязаніе. Какъ смѣешь ты, червякъ ничтожный, поднимать голову съ звѣздамъ! И лучшая душа среди всей этой мертвечины не посмѣетъ заглянуть въ измученную душу этого червяка и согрѣть ее своимъ участіемъ!…
"Взволнованнымъ. почти рыдающимъ голосомъ говорилъ онъ. Этотъ голосъ проникалъ мнѣ въ душу, помимо моей воли. "Измученный, одинокій"… болѣзненно отзывались во мнѣ его слова… "Боже мой, говорила я себѣ, что же могу я для него сдѣлать!…"
"Я подняла голову: онъ опустился опять на скамейку и тяжело дышалъ, глядя вдаль, и слегка дрожавшими руками связывалъ распустившіеся концы платка на шеѣ…
"Карлъ Ивановичъ окончательно растерялся. Его вѣки покраснѣли и заморгали, и съ какимъ-то отеческимъ чувствомъ взглянулъ онъ на Кирилина.
"- О, господинъ Кирилинъ, заговорилъ онъ растроганно и нѣжно, — зачѣмъ вы такъ думаете? Повѣрьте мнѣ, господинъ Кирилинъ, я всегда готовъ любить… и пожалѣть васъ… И миссъ Мэкдефъ тоже, и Надежда Павловна, всѣ готовы, поспѣшилъ онъ прибавить, умоляя насъ взглядомъ поддержать его.
"- O certainly, пробормотала недоумѣвающая Сарра.
"Кирилинъ быстро обернулся и пытливо взглянулъ мнѣ въ лицо; но выраженіе его, вѣроятно, не соотвѣтствовала его тайному желанію.
"- Благодарю васъ, отрывисто промолвилъ онъ, — но я не о себѣ говорилъ, а вообще о людяхъ, которымъ нѣтъ мѣста при настоящихъ порядкахъ. Жалѣть меня покуда нѣтъ причины; мнѣ еще, пожалуй, могутъ позавидовать многіе, сказалъ онъ, гордо поднимая голову. Но не гордостью звучалъ его голосъ…
"- Да, да, радостно заговорилъ докторъ, — я знаю, мнѣ говорилъ вчера г. Грайворонскій, вы поступаете въ нему на большое жалованье.