Он чувствовал, что покраснел, чувствовал, как нарастает гнев, которому он редко дает волю. Как душа восстает против такой несправедливости, против осуждения в ее взгляде.
Он несколько раз вдохнул и выдохнул. Досчитал до десяти на сакском. Потом коротко кивнул.
— Объясню, когда буду не так сердит, — сказал он по-гречески.
— Хорошо, — ответила она и ушла.
Тем же вечером он пересказал этот случай Левкону, Эвмену, Никию и Филоклу. Они сидели у небольшого костра, в стороне от саков, которые были тихи и держались обособленно.
— У него в голове мякина, — сказал Никий. Потом посмотрел на Левкона. — Прости. Я знаю, что он твой друг, но он дурак. Он это заслужил.
Левкон выглядел несчастным.
— Мы товарищи с детства. Он всегда получал, что хотел; ему трудно сейчас измениться.
Никий криво усмехнулся.
— Не так уж трудно.
Левкон опустил голову на руки.
— Я чувствую, что подвел тебя, гиппарх. Но — я должен это сказать — ты не должен был бить его. Он гражданин. После первого учителя его никто никогда не бил.
Киний старался держать себя в руках.
Заговорил Филокл:
— В Спарте его бы убили. На месте.
Левкон не скрыл потрясения.
— За такую мелочь?
Филокл пожал плечами.
— Неповиновение — яд для войска.
Левкон взглянул на Эвмена, но тот не смотрел ему в глаза.
— Он из тех забияк, кто готов по любому поводу показать нож в винной лавке. Я видел, он это делает. — Эвмен посмотрел на Никия, потом на Левкона. — Он мне не нравится.
Киний подался вперед.
— Дело не в этом. Нравится, не нравится: военачальник должен быть выше этого. Я по опыту знаю, что неповиновение — чума, которая начинается медленно, но распространяется быстро. — Он протянул руки к костру, чтобы согреть, наклонился так, что локтями уперся в бедра. Ему было холодно, болели плечо и костяшки пальцев, и он даже думать не хотел о том, как повредил своим отношениям со Страянкой — или вообще с саками. — Он оскорбил саков. Оскорбил меня. И не выполнил прямой приказ. — Киний потер подбородок. — Я человек суровый. Наемник. Может, стоит напомнить вашим людям об этом. — Потом он вздохнул. — Но мне не следовало поддаваться гневу.
Левкон скорее недоумевал, чем понял что-либо.
— Что я скажу его отцу? — спросил он, прежде чем уйти в темноту.
Филокл смотрел ему вслед.
— Полагаю, госпоже Страянке это не понравилось.
Киний кивнул.
Филокл покачал головой.
— Ты поступил правильно. Что еще ты мог сделать?
Киний потер руки.
— Ты философ. Вот и скажи.
Филокл покачал головой.
— Я в первую очередь спартанец, а уже во вторую философ. Я бы, пожалуй, его убил.
Киний устало кивнул.
— Странно. То же самое сказала Страянка. Что если ударит человека, то убьет его. Чтобы не оставлять за спиной врага — так я ее понял.
Эвмен сказал:
— Они даже детей своих не бьют. — Он пожал плечами. — Правда. У меня была сакская нянька. В войне или в состязаниях все средства хороши. Но не ради послушания. — Он задумался так надолго, что Никий успел подбросить в костер охапку дров, потом сказал: — Не думаю, что у них вообще есть слово «послушание».
— А вот это любопытно, — сказал Филокл.
Киний позволил им говорить дальше. Прежде чем завернуться в плащ и лечь, он послал Никия отозвать трех дозорных. Потом долго лежал без сна, думая о женщинах: о матери, сестрах, Артемиде и Страянке. Но ни к какому заключению не пришел. Артемида и Страянка были словно другого пола, чем его мать и сестры. Не в том дело, что Артемида и Страянка казались ему похожими. Артемида использовала женственность как оружие, чтобы добиваться своего от мужчин. Страянка — военачальник. И все же какое-то основополагающее сходство между ними есть.
Он вспомнил: Филокл советовал ему обращаться со Страянкой как с мужчиной. Эта мысль заставила его нахмуриться, и он уснул.
На следующий день они не поехали вместе. Киний держался со своими людьми, разговаривая на сакском с Ателием и глядя, как исчезает под копытами трава. Все было как будто прежним и в то же время не таким, как раньше.
То же самое можно было сказать обо всей ольвийской части колонны. Киний не мог определить, в чем загвоздка, но что-то определенно изменилось. Это его смущало: он умел понимать воинов и знал, что они с ним согласны — Алкей заслужил наказание. Судя по его поведению, сам Алкей тоже считал, что заслужил удар. Он выглядел не сердитым, а смущенным. И все же что-то изменилось, как будто, показав силу, на которой основывается послушание, Киний лишился их благодушного отношения.