Аякс поднял руку.
— Есть ли другие броды?
Киний правой рукой потер бороду.
— Саки утверждают, что нет. Чтобы убедиться, я послал Герона из Пантикапея разведывать реку на сто стадиев в обоих направлениях. — Он скорчил кислую мину. — Надо было сделать это три дня назад. Теперь время поджимает. Еще вопросы?
Мемнон хмыкнул.
— А если они подойдут к броду? Что тогда?
Киний возвысил голос:
— Если они делают бросок к броду, мы завтра — и до тех пор, пока я не скажу, — смыкаем ряды и сдерживаем врага. Я не хочу сражения, но мы не можем отдать брод, пока не собралась вся наша рать. Поэтому других мыслей на завтра у нас нет — просто не отступайте.
Мемнон кивнул.
— Мне нравятся простые замыслы. Велика ли будет битва? Как при Иссе?
Киний вспомнил, что говорил ему царь и что он видел в огне Кам Бакки.
— Да. Такая же, как при Иссе.
Мемнон большим пальцем ткнул в сторону толпы синдов у соседнего костра.
— А куда ты намерен поместить их?
Киний покачал головой.
— Об этом я не подумал.
Он чувствовал себя глупо. У Мемнона талант испытывать его искусство полководца.
Мемнон улыбнулся.
— Псилои не могут выиграть битву, но могут переломить ее ход. Я бы поместил их на деревьях у реки, оттуда им удобно будет стрелять из луков — прямо в незащищенный фланг таксиса. Предоставь это мне.
Киний согласился.
— Собери их со своими гоплитами, — сказал он. — Что-нибудь еще?
Вперед подался Никомед.
— Каковы наши шансы? — спросил он.
Киний бледно улыбнулся.
— Спроси меня завтра. Спроси после того, как я увижу их передовые части. Сейчас мы блуждаем в тени. Мой живот колышется, как флейтистка в последний час симпосия, и, поглядев на луну, я всякий раз вспоминаю десяток дел, которые следовало бы сделать. — Он надеялся, что сейчас подходящее время для такой откровенности. — Если Зоприон пойдет нам навстречу — придет сюда, разобьет лагерь за рекой и предложит битву, к которой мы готовились все лето, — тогда я бы сказал, что на нас можно ставить, если будут благосклонны боги.
Он пожал плечами, опять подумав, что Большая Излучина не место битвы из его сна.
Глаза Эвмена были полны боли и восхищения героем.
— Ты победишь их, — сказал он.
— Твои бы слова да богам в уши, — ответил Киний. Вздрогнув от силы страсти в голосе Эвмена, он совершил возлияние из своей чаши, но его пальцы дрожали, и вино потекло по руке, как темная кровь.
Гром сотряс землю, соперничая с грохотом копыт возвращающихся саков. Туман закрыл солнце и на целый стадий затянул берега реки, так что видеть можно было не больше, чем на длину копья, и каждый возвращающийся сакский воин становился причиной тревоги. Десять лошадей в тумане казались сотней, а сотня — тысячей. К тому времени как туман поднялся, греческие отряды были взвинчены до предела, но сумели пропустить через брод возвращающиеся кланы.
Вместе с солнцем появился царь. Он был на походном коне, гнедом, малорослом, и приехал в одиночестве и без доспехов. Остановился рядом с Кинием и молча глядел, как две фаланги Мемнона маршируют взад и вперед по плоскому участку берега недалеко от брода.
— Надеюсь, ты одобряешь, — сказал Киний.
— Ты действительно считаешь, что Зоприон попытается неожиданно захватить брод? — спросил Сатракс.
Киний концом плети почесал подбородок.
— Нет, — признался он. — Но мы сели бы в лужу, если бы он попытался, а мы бы не были готовы.
К царю подъехал Матракс на боевом коне, с горитом на поясе и с коротким мечом, хотя и без доспехов. Он показал на реку.
— Сегодня будет дождь. Завтра еще больше дождя, — сказал он.
Все трое знали, что дождь — на руку Зоприону.
Час за часом с востока надвигались тучи, и небо темнело. Час за часом с запада приходили саки, одни торжествующие, другие побитые. Были пустые седла и тела на спинах лошадей; женщина с голой грудью остановила лошадь на краю брода, показывая отрубленные головы; отряд савроматов с красными от усталости глазами остановился недалеко от царя, показывая ему трофеи: скальп, шлем, мечи.
Царь подъехал к ним, поздравил победителей, негромко поговорил с ранеными, над одним не очень расторопным начальником отряда посмеялся, другого похвалил за храбрость.