Киний чувствовал, как внутри все согревается от теплого травяного отвара.
— Значит, на юге есть переправа?
Лаэрт пожал плечами и переглянулся с Ателием.
— Там десяток переправ — если лошадь будет плыть рядом или если переправляться цепочкой. Войску не переправиться, даже дозору не переправиться.
Киний потер глаза.
— Откуда же взялись эти? — спросил он, указывая на пленника.
— У них, должно быть, есть лодки, — сказал Лаэрт. — Герон заставил нас их искать, но мы так и не нашли. В дождь на это нужно много времени. А потом мы заблудились.
Он пожал плечами.
Ателий улыбнулся воину рядом с ним. Киний понял, что это его жена — Самаха. «Черная». Она сухо улыбнулась мужу.
— Я нашла греческую лошадь, — сказала она. — Увидела в темноте.
Ателий дал ей травяной отвар.
— Хорошая жена, — сказал он. — Нашла греческую лошадь… нашла Кракса… нашла врага — все нашла.
— Где Герон? — спросил Киний.
Он снова посмотрел на пленника. Тот показался ему знакомым. Вернее, плащ знаком.
Лаэрт протянул рог, превращенный в чашу. Один из рабов подошел и снова наполнил ее.
— Закутался в плащ. Намерен идти на север, как только отдохнем.
Киний кивнул.
— Передайте ему мою благодарность. И сами отдохните.
Все улыбались, довольные собой и его похвалой, как бы скупа она ни была. И ему полегчало.
Филокл взял чашу и осушил ее.
— Эвмен ждет, — сказал он резко и вытер губы. — Я пойду с ним. — Он поставил чашу на землю. — Когда вернусь, посмотрю, чего можно добиться от нашего пленника.
Киний спускался по холму, думая о македонских патрулях к югу от брода. Интуиция, которая подгоняла его всю ночь, не обманула. Но тут он понял, что услышал. Филокл не так уж часто стремится активно участвовать в действиях.
— Почему? — спросил он. — Зачем тебе уходить?
Дождь снова вымочил его, борода пропиталась влагой. Она казалась чужой на лице. Ему хотелось побриться. Слишком много дней в седле.
Филокл пожал плечами.
— Время сражаться, — сказал он.
Эвмен верхом сидел во главе отряда Левкона. Гиппеи из Пантикапея тоже были в седлах, за ними в дожде виднелось полфаланги пантикапейцев. В большинстве своем нагие, они держали в руках щиты и единственное тяжелое копье. За ними — пара тяжелых сакских повозок.
Киний подошел к Эвмену.
— Езжайте через реку. Заберите тела и сразу возвращайтесь.
Эвмен смотрел на брод.
— Положись на нас. Вчерашнее не повторится, — жестко сказал он.
Киний подошел ближе, так что ощутил тепло лошади.
— Вчерашнее могло произойти с кем угодно. Это война, Эвмен. Заберите тела и возвращайтесь. И не геройствовать!
Эвмен приложил руку к груди.
Синд, один из людей Темерикса, подъехал к Филоклу и передал ему шлем, который тот сдвинул на затылок, потом тяжелое копье — твердое, черное, гораздо более длинное, чем у остальных, толщиной в запястье Киния. Филокл повесил на плечо щит — простой, бронзовый, без всякого рисунка.
— Ты идешь с ним? — снова спросил Киний. Он растерялся.
Филокл мрачно улыбнулся.
— Мемнон назначил меня начальником этих двух сотен, — сказал он, поднимая брови. — Преимущества спартанского образования.
Он повернулся, так что его старый красный плащ взметнулся в воздух. Небрежным движением головы опустил шлем, закрыв лицо. Из шлема донесся нечеловеческий голос — настолько отличный от обычного голоса Филокла, что Киний поклялся бы, что говорит кто-то другой.
— Всю дорогу мы будем бежать, — произнес этот голос. — Всякий, кто отстанет, достанется птицам. Готовы?
Все заворчали. Копья ударили в щиты. Киний смотрел, как они бегут к броду, сохраняя строгий порядок, и дивился.
В походе через брод за телами павших во вчерашнем бою обошлось почти без происшествий. Киний держал наготове фалангу и остальную конницу из Ольвии, а потом во втором часу сам пересек реку для быстрого обследования местности. К третьему часу пантикапейцы вернулись, по-прежнему бегом; на бегу они пели пеан в честь своего города. За ними двигались повозки с мрачным грузом, а также сотня раненых, переживших ночь под дождем. Последним пришел Эвмен со своим отрядом. Как и Киний, они видели нескольких македонцев. Эвмен привел еще одного пленника.