Он думал о ней и о том, как смотрел на нее царь. Любовница царя? Невеста? Мрачные мысли — такие ревнивые мысли первыми сообщают мужчине, что он влюблен, — теснились в уме Киния, когда рядом оказался Филокл.
— Что, собака съела твой завтрак? — сказан он.
Сам Филокл выглядел довольным, сытым и готовым ко всему.
— Она действительно замужем, братец? — спросил Киний.
Филокл улыбнулся: Киний редко называл его братцем, а ему такое обращение нравилось.
— Нет. Что-то мне подсказывало, что ты обязательно спросишь…
И он громко рассмеялся.
Киний почувствовал, как румянец залил его щеки до самой шеи.
— Смейся, если хочешь, — напряженно сказал он.
Филокл поднял руку.
— Прошу прошения, — сказал он. — Тому, кто сам часто испытывал укол стрелы Эроса, не подобает смеяться. Не замужем, и, как считает Ателий, — глава большого племени этих варваров. Знаменитая воительница.
Киний погладил бороду, глядя на царя и его лошадь и стараясь не встречаться глазами с Филоклом.
— Она — наложница царя?
Филокл подбоченился.
— Ты можешь представить себе эту девушку чьей-нибудь наложницей? — Он улыбнулся. — Я почти решил сказать ей, что ты спрашивал.
Киний повернулся к нему, и Филокл снова рассмеялся.
— Однако тебя задело! — сказал он.
Киний хмыкнул. Потом отвернулся от Филокла, схватил за плечо Эвмена и подъехал к царю.
Тот осматривал копыта своей лошади. Переднюю ее ногу он зажал между коленями, а в зубах держал кривой нож.
— Доброе утро, — сказал он, не вынимая нож.
Киний неловко поклонился: тяжесть доспехов делала его неуклюжим.
— Я не хочу задерживать тебя, господин. Но у нас мало сменных лошадей, и мы не сможем ехать быстро.
Царь поставил ногу коня на землю, дружески похлопал его и начал затягивать подпругу. Кинию по-прежнему непривычно было наблюдать, как царь сам затягивает подпругу. Это мешало ему поверить, что тот же царь способен выставить тридцать тысяч всадников.
Убедившись, что подпруга затянута, царь махнул плетью высокому светловолосому мужчине с огромной бородой, с ног до головы одетому в красное. На совете он сидел слева от царя.
— Матракс, ты мне нужен!
Матракс подъехал на рослом гнедом жеребце. Тучный, с животом, наплывающим на пояс, но руки у него как стволы небольших деревьев, а ноги огромны. Его красная шапка оторочена белым мехом, а от плеч до локтей идут золотые пластинки с изображением поцелуя Афродиты. Они с царем обменялись несколькими словами. Киний был уверен, что прозвучали слова «лошадь» и «снег». Потом оба посмотрели на него. Матракс широко улыбнулся.
— Ты друг царь! — сказал он. — Хороший друг. Царь дает лошадей. Идем! Видеть лошадей, брать.
Киний позвал Ателия, а Эвмену сказал:
— Не хочу быть в долгу за этих лошадей. Скажи, что нам нужно всего несколько запасных.
Эвмен, запинаясь, начал вспоминать слова сакского языка, но царь покачал головой.
— Просто возьми. У меня их еще несколько тысяч. Я хочу одного: быстро ехать и побыстрей покончить с этим. Мои люди будут ждать здесь, и нам предстоит еще долгая поездка на север, когда эта закончится.
Слова дружеские, но тон повелительный. Этот дар из тех, от которых нельзя отказаться.
Киний велел Ателию, уже сидевшему верхом, ехать за Матраксом. Скиф вернулся с вереницей крепких стенных лошадей и двумя большими боевыми конями. Оба были светло-серые, как только что выплавленное железо, с черными полосами вдоль спины.
Киний смотрел, как они подходят, оценивая их размер и силу. Он был так поглощен этими конями, что едва не столкнулся с Кам Баккой. Она крепко взяла его за плечи и посмотрела в глаза. У нее глаза были темные, карие, почти черные даже при блеске снега. Она заговорила, почти запела. Царь подошел и остановился рядом.
— Она говорит: «Не пытайся пересечь реку без моей помощи».
Царь удивленно вскинул брови. Прорицательница улыбнулась, все еще держа Киния за плечи, и он заглянул в ее карие глаза — глубоко, туда, где ждут сны и в темноте растет дерево…
Но вот он снова стоит на снегу, а она говорит:
— Ты не должен уезжать, не поговорив с моей племянницей, — на чистом греческом.