Но этого мало. МАЛО! Надо больше, громче, жестче. Ты не раскаялся! Пока кишки не сварятся в боли. Ты должен вечно страдать. Навсегда. Навсегда. Навсегда. Это так долго. Скрежет дышит ему в лицо. О встает и плотно ложится в стену стоя. Припаянный ужасом. Хорошо быть замурованным.
– Зачем ты мучишь меня? У меня ничего нет. У меня нет ничего!
Спина пинает О в спину. Он падает на колени. Они не разбиваются. Почему?! Пусть они сдохнут и будут плакать кровью. О рыдает безмолвно, недолго.
– Прошу, оставь, прости меня…
О издает поблекший шепот. Он уже совсем. Сквозь себя. Через себя. Судороги тихо стонут. Кровь молится венам, чтобы жили.
Уста скрежета смолкли. Тишина умирает. Ее труп валяется в темном воздухе. Взгляд боится провалиться в пасть стены. О бросает истерзанные глаза в пол. Ничего не происходит. Воздух молчит. И тут. Звук.
Звук, тихий и скользкий, как спрут. Странный, как мысль о потустороннем мире. Усталая тревога вскидывает голову. О готов положить свой череп под пресс. Что терять? Не раздавлены лишь волосы. О смотрит. На том самом месте, где абрикосово-нежный оттенок краски попадает в желудок шершавого бетона. Там. Где смешиваются два моря: будущего, которое могло бы и будущего, которое должно быть. Там розовеют оба берега. Бережно, затем быстрее. Розовый пожирается красным. Это нечто пухнет, растет, расширяется, поедая все больше пространства. Ужас глаз вглядывается в происходящее. Это язва. Она разливается по стене кровоподтеками, едкими порезами, венами рек, сукровицей стен. Округлый надрыв, который ширится и пульсирует, как приступ. Как застрявшее в стене сердце. По краям раны начинают сыпаться гвоздеобразные черви. Нет места спокойствию для бетонной кожи. Кровавый поток меняется в цвете. А в сердцевине боли начинает виднеться еще что-то. Черное, как дно колодца ночью. И из колодца ползет наружу пальцами-червями, как паук. Что это? О пытается отодвинуться, но спина стены позади не позволяет ему. Только ноги танцуют в судороге. Выкидывают то туда, то сюда носки. Тискообразно смыкают колени и растопыривают назад в попытке сломать коленную чашечку. Это рука. Выползшая из могильной язвы. Из колодца страха. Цвета ночи, она паукообразно тянется к О. Чего она хочет?
Ее пальцы становятся в строй. Все замирает. Язва больше не растет. Рука стынет в комнатном холоде, протянутая в сторону О. Ее кисть разжата, черная ладонь повисла луной.
О не знает, что ему делать. Он сидит. Ничего не меняется. Время елозит. Ноги сами тащат наверх. Подняться. Все осталось прежним. Если бы хотело убить, убило бы. Оно хочет, чтобы я жил. О чувствует себя слепцом, но видит лишь один выход: сделать что-то. Посреди комнатки, крохотной, как косточка. В луже прогнившего света. – Одинокий человек, а перед ним рука, простертая к нему. Медленными попытками О приближается. Она неподвижна. Едва мгновение и страх уйдет. Что ей нужно? Может, это жест? Стопы решаются скорее мозга. Вдруг страх вешается и вызревает, ему нет места в венах. Нет пути в сердце. О понимает, ничего не осталось. И вот он уже подошел достаточно близко. Достаточно, чтобы ощутить тепло в костях и нежную доброту оливковым маслом по коже. А может… О вытягивает руку. Осторожно. Чтобы не спугнуть море. Пальцы еще нервничают и пестрят дрожью, но О вкладывает их в простертую ему ладонь и жмет ее. Никогда прежде О не было так же спокойно, как в этот самый миг, но.
Тираннозавр
Никому не было никакого дела до того, откуда двадцать третьего августа на рассвете в пять часов семь минут утра на улицу Октябрьской Революции тридцать восемь в поселке городского типа Свобода пришел и встал возле четырехэтажного панельного дома пятнадцатиметровый Тираннозавр Рекс весом восемь тонн.
На блюдца сомкнутых век маленького мальчика пролилась толстобрюхая тень – густая и тяжелая, как нефть. Саша не спал. Только притворялся. Нет, мальчик не был обманщиком. Саша всегда говорил правду. Но чаще всего молчал. Ему просто не хотелось спугнуть своего друга. Вдруг тот бы сразу убежал или стал обзываться и сердиться. Сквозь слегка приподнятую шторку век Саша видел, как персиковое око рептилии драконьим колодцем заглядывает к мальчику в окно. Он наблюдает, как я сплю.
Копоть зрачка рассматривает потертые игрушки, разукрашенные дырками. Интересно, нравятся ли они ему? Да, их не так уж много, но у Саши есть плюшевый трицератопс, деревянный спинозавр и даже большой пластмассовый стегозавр с безумно-красивыми разноцветными шипами на спине. Он как новогодняя елка, свернутая в полукруг! Саша сейчас же встал бы и показал ему все свои игрушки, но. Тираннозавра среди них не было.
Однажды Саша видел в магазине игрушек огромного, зеленого, как малахит, тираннозавра из кубиков LEGO. Каждый день по дороге домой после школы мальчик заходил поглядеть на игрушку. Затем часами окружал ее глазами. Так прошла прошлая осень. Мама сказала, это дорого. Саша писал Деду Морозу, просил об этом подарке. И когда тот пропал с полки, мальчик затаил дыхание. Тираннозавр так и не появился под елкой, как и сама елка. Зато теперь у Саши есть настоящий.