И вино потеряло вкус. И еда стала пресной. Он жил в мире движущихся теней, куда менее ярком, чем тот, где он был смертным. Он многое отдал, чтобы спасти свой народ: идеалы, семью, даже душу.
Убей ее. Убей их всех.
Древний меч продолжал нашептывать в голове злыми голосами. В ночной тиши еще получалось игнорировать их. Но порой безумная кровожадность оружия захлестывала Аэнариона, и он совершал поступки, заставляющие его потом пылать от стыда и жалеть, что вино потеряло силу и нельзя уже найти забытье в опьянении.
Если бы время еще оставалось, неизбежно настал бы тот день, когда он не мог бы больше сопротивляться тяге Убийцы Богов и никто, оказавшийся рядом с ним, не был бы в безопасности. Если бы демоны не приканчивали мир, он сделал бы это сам.
Аэнарион негромко рассмеялся. Его сейчас называют Королем-Фениксом. Он прошел сквозь священное пламя, не опалившись, но сделавшись сильнее, быстрее… и гораздо живее любого смертного. Он принес себя в жертву, чтобы спасти свой народ, когда боги отвергли всех остальных, и они приняли как подношение его плоть и боль и отправили назад преображенным, способным работать на них.
В тот день, когда он вошел в пламя Азуриана, он умер и был возрожден, успев заметить мельком нечто, взорвавшее его рассудок. Он увидел необъятный поврежденный механизм упорядоченного мироздания и то, что лежит под ним и за его пределами.
Он взглянул на Хаос, бурлящий вокруг всего на свете на протяжении вечности. Увидел улыбку на лице демона-бога, выжидающего возможность поглотить души его народа. Стал свидетелем того, как сородичи бога играют мирами и превращают в рабов их жителей. Заметил гигантские дыры в ткани реальности, в которые проникали силы и слуги зла, чтобы завоевать его, Аэнариона, мир.
Он увидел вечность ужаса и вернулся измененным, переделанным, возрожденным для борьбы. А вернувшись с новообретенной мощью, попытался спасти свой народ от прилива демонической скверны, в которой тонул мир.
Сперва он думал, что может победить. Боги даровали ему силу, какой не обладает ни один из смертных. И он использовал эту силу, чтобы вести эльфов от победы к победе, но любой триумф стоил им слишком многих незаменимых жизней, а на место каждого павшего врага приходили двое новых.
Тогда Аэнарион еще не понимал, что все это — черная вселенская шутка. Он лишь замедлил уничтожение своего народа, сделав его более болезненным, растянув агонию.
Он взял в жены Вечную Королеву, и она родила ему двух прекрасных детей — обещание светлого завтра или хотя бы залог того, что завтра у эльфов еще будет. Аэнарион верил в это тогда, но демоны отняли у него семью, погубив всех. Он не смог защитить своих близких, и потеря разбила его сердце.
Тогда он и отыскал Оскверненный остров и Убийцу Богов, оружие, которое никогда не должно было покидать алтарь Кхаина, — но Аэнарион забрал клинок. Если боги дали ему силу, меч сделал его практически непобедимым. Там, где он проходил, демоны умирали. Там, куда он вел армию, победа была неизбежна. Но он не мог оказаться сразу повсюду, и с каждым днем силы, противостоящие ему, крепчали, а тех, кто следовал за ним, становилось все меньше и меньше.
Зло меча просачивалось в хозяина, меняя его, делая все злее и безрассуднее. Самые близкие друзья сторонились Аэнариона, те, кого он клялся спасти, уходили — оставались лишь самые закаленные, самые ожесточенные, самые жестокие и смертоносные эльфы, такие, как он сам, составляя легион воинов, почти столь же искаженных и безумных, как враг, с которым они боролись. Пагубное влияние нечестивого оружия меняло и их. Слишком хорошо Аэнарион научил свой народ воевать.
Черное отчаяние накрыло его, и в этот самый мрачный период своей жизни он нашел Морати. Эльф оглянулся на спящую красавицу, ненавидя и вожделея ее одновременно. То, что было у него с ней, он никогда не рискнул бы назвать любовью. Он вообще сомневался, что еще способен на нежные чувства, даже по отношению к женщине, менее порочной, чем его нынешняя жена. Это была безумная, болезненная страсть. В ласках Морати он находил короткую передышку; их дикие совокупления отвлекали его от забот.
Она варила зелья, которые — на некоторое время — позволяли ему спать и делали почти спокойным. Она родила ему сына, Малекита, и убедила в том, что в душе его еще теплится какая-то искра чувства. Аэнарион нашел то, за что можно бороться, и вернулся в бой если не с надеждой, то, по крайней мере, с решимостью. Но сейчас, придя к финалу, он видел, что все кончено, что враг победит, что его народ обречен на смерть и вечное проклятье.