Знать бы, кем именно определено...
— Зайдемте в тир, Борис Григорьевич? — дружелюбно предложил старик. — Поскольку вы теперь, так сказать, собственник территории, вам скидка полагается.
С минуту бородатый переваривал «Бориса Григорьевича», затем шумно вздохнул.
— А-а? Да, конечно. Заодно выгоним... «хомячков». А скидка и на «минус первом» полагается? Да, Петр Леонидович?
— Полагается, полагается...
Значит, про «минус первый» бородатому успели объяснить. Только это или еще что-нибудь в придачу? Ладно, спешить некуда, узнаем.
— Кстати, насчет «хомячков», Борис Григорьевич. Тот, что шустрее — он в современном арго силен — по-моему, личность вполне... Терпеть, знаете ли, можно.
— Вот и все!
Петр Леонидович в последний раз полюбовался ровным строем мишеней, кинул укоризненный взгляд на строптивую «карусельку» и щелкнул выключателем.
— На ходу, работает, не заедает.
Про «карусельку» говорить не стал. Мишень заслуженная, с немалым стажем. Посетителям нравится. Чудит, конечно, но... С кем не бывает?
— А я тир только в шестнадцать увидел, — грустно сообщил бородатый. — Там, где я родился и вырос... Там стреляли не по мишеням. В Новосибирске в ремеслуху определили, в первое же воскресенье я пошел в парк...
Господин Зинченко замолчал. Старик не настаивал. Он и в самом деле подобрел. Процедура изгнания «хомячков» его даже позабавила.
— Как я понимаю, дохода все это не дает? Я имею в виду первый этаж?
— Никакого, — охотно согласился Петр Леонидович. — Говоря хоть по-старорежимному, хоть по-новомодному, я — банкрот. Почти как «МММ», не к ночи будь помянута. Да и раньше тир особой прибылью не славился.
— Поэтому финансировался по закрытой статье, — кивнул господин Зинченко, думая о чем-то своем. — Это я уже выяснил.
Старик на миг прикрыл глаза. Выяснил... Ни черта ты не выяснил, на то и закрытая она, статья. Но если помянешь «местные командировки», тогда и вправду — аут. Тебе — сразу, мне... Мне тоже, в бега не уйду, надоело.
Петр Леонидович чихнул и удивился. Пыль...
Откуда здесь столько пыли?
— Завтра к вам подойдет одна... «хомячка», — продолжил бородатый. — Та самая борзая помощница. Утрясете с ней разные мелочи. Она, недоделанная, фильмов штатовских насмотрелась. Захотела тут казино построить. Хоть бы спросила!
— Сквер возле площади Дзержинского тоже трогать не рекомендую, — не без сочувствия заметил старик, стараясь говорить ровно и твердо. — Тот, что рядом с военной академией. Вы ей намекните, Борис Григорьевич.
— Сквер? — Господин Зинченко с недоумением моргнул. — А, там, где стратегический бункер? С этим проще, бункер мне давно в аренду предлагают. Так что, спустимся на «минус первый»?
Старик незаметно потянулся, гоня усталость.
— Охотно! С чего начать желаете? Ваш предшественник все больше FAL, чудо бельгийское предпочитал.
— Нет, не стоит. — Бородатый впервые улыбнулся. — Мне бы руку слегка размять. «Тэтэшник», а лучше югославский «Z-10», если найдется. Ну и... посмотрю заодно. Петр Леонидович, что за ствол у вас? «Браунинг»?
Старик машинально провел рукой по пиджаку, где под парусиной пряталась самодельная кобура. Острый у гостя глаз, ничего не скажешь.
— «Люгер». По службе положено. Пойдемте, там сперва нужно кое-что отодвинуть. На «минус первый» по лестнице спускаются.
— А на «минус второй»?
Петр Леонидович успел повернуться, и тихий голос бородатого толкнул его прямо в спину. Вот даже как?
— И на «минус второй». Всему свое время. Мы с вами никуда не торопимся, правда?
Голос звучал спокойно, уверенно, несмотря на пыль, забившую рот. Хотелось пить, но он помнил, что фляга пуста еще с вечера. Надо было наполнить утром, но они спешили...
Настроение в понедельник утром было странное. В голове — пустыня Гоби, хоть шаром покати, а в животе, наоборот, ворочается некий неопознанный объект. То ли предчувствие, то ли съеденный минуту назад бутерброд с сыром. Сыр отчетливо попахивал жженой резиной. Это Данька сообразил, когда дожевывал бутерброд. Или жженой резиной отдавало предчувствие? Кто его разберет...
«Что-то будет, что-то будет», — назойливо стучало в висках.
— Ты к контрольной подготовился? — крикнула из кухни мама.
— Ага! — соврал Данька. Соврал не вполне: химию он в субботу вечером честно пытался учить. Но от воскресного безумия все реакции с формулами вылетели из головы и наотрез отказались возвращаться обратно, в родную голубятню. — Все, ма, я пошел!
— Куртку застегни! На улице прохладно!
— Хорошо!
«Что-то будет... «Шайба» по контрольной будет, вот что! В лучшем случае трояк. А еще Жирный после вчерашней раздачи оклемается, долг требовать станет. Может и по морде дать. Артур в парке, а я здесь: лупи, не хочу... »
Однако в противовес нерадостным мыслям Данькой овладевало бодрое, чуть суматошное возбуждение. Выворачивая из-за угла гастронома к школе, он придержал шаг. Витязь на распутье: направо пойдешь — по роже получишь, налево пойдешь — «шайбу» схлопочешь, а прямо пойдешь — незнамо куда попадешь...
— Ну ты попал, Архангел! Попал конкретно!
Рядом образовался вездесущий Кощей, размахивая спортивной сумкой. Обожает, зараза, дурные новости разносить. Специально их собирает, всюду свой носище сует, клюв грачиный — чтоб потом ведро дряни человеку на голову вывалить. Санька Белогрив его зимой классно обломал: что, говорит, Кощеюшка, дерьма наклевался — теперь плюешься? Интересно, он Лильке тоже вместо комплиментов рассказывает, какая она тупая и манерная?
— Ну и как же я попал? — Безразличие в голосе далось с трудом.
— Не как, а на что! На бабки и звездюлину от Жирного.
Очень хотелось ответить: «Это мы еще посмотрим. Пока что Жирный сам звездюлей схлопотал!» Но Данька не решился. «Шестерка» Кощей мигом Жирному донесет. Только хуже будет.
— Станешь от стрелки косить, на счетчик поставят! Вовек не расплатишься...
Белки глаз у Кощея были нечистые, в кровяных прожилках. Небось ночами не спит, над златом чахнет. Дядя Лева рассказывал, какое бывает «злато» и кто такие золотари. Совсем не ювелиры.
— Ну а ты-то чего радуешься? Думаешь, Жирный с тобой поделится?
— Да я ничего, — заюлил Кощей. — Я просто так…
Данька не поверил своему счастью. Но слово — не воробей, не вырубишь топором.
— Просто так — четвертак! Все, должен. Отдашь Жирному за меня.
— Да ты че, ты че! Гонишь, да? Стрелки переводишь?
Видя, что добыча ускользнула, Кощей отстал: заприметил другую жертву и поспешил к ней с очередной порцией гадостей.
Около входа в четырехэтажное кирпичное здание школы, поставив ногу на первую ступеньку, Данька глянул в небо. В горних высях царил раздрай не меньший, чем у него в душе. Там, наверху, еще решали на общей планерке: каким быть сегодняшнему дню. Клочья грязно-сиреневых облаков, разметанные ветром по утренней голубизне, медлили, размышляя: собраться в грозовую тучу или убраться восвояси подобру-поздорову. Из-за домов выглянул краешек солнца, стрельнул острыми лучами, отразившись в оконных стеклах и на миг ослепив Даньку.