Хофмейстер услышал, как открылась входная дверь. Тирза провожала последних гостей.
— Что, не могла удержаться? — спросил Хофмейстер. — Непременно нужно было втягивать других людей в нашу игру?
Его супруга вытерла губы. Тушь у нее размазалась, но это не выглядело безобразно. Даже при ярком свете.
Те, кто ее не знал, вряд ли решили бы, что тут что-то кроется, тот, у кого не было с ней совместного прошлого, видел бы сейчас совсем другое.
— Какую игру? — спросила она. — Какую еще игру, Йорген? О чем это ты? Да все вокруг одна сплошная игра, а когда все игра, то никакой игры уже и нет. А в нашу с тобой игру мы не играем уже сто лет. Так что у тебя какая-то сильно устаревшая информация.
Сквозняк. Где-то в доме была открыта дверь.
— А давай… — сказал он. — А давай притворимся, как раньше? Как будто наша гостиная — это парк Вондела, и сейчас ночь, повсюду ночь, а я — дикий зверь. Зверь, который тебя разорвет, набросится на тебя, дай мне побыть зверем.
— Нет! закричала она. — Прекрати! Ты что, до сих пор так и не понял? Ты вообще ничего не понимаешь? — Она схватила его за лацканы пиджака и начала трясти изо всех своих сил. Он чуть не уронил стаканы. — Мы больше не играем, как будто мы сломаны, потому что мы сломаны, Йорген! Сколько можно тебе повторять, чтобы ты наконец понял? Я вернулась сюда только потому, что мне больше некуда деться. Я никому не нужна, Йорген. Никто меня больше не захотел. Понимаешь ты или нет? До тебя до сих пор не дошло?
Она отпустила его, а он забормотал:
— Нет-нет, я не понимаю.
Как будто ему позвонили и сообщили какую-то странную новость.
Потом он развернулся и пошел на кухню. На диване сидели еще два последних оставшихся ребенка, они, похоже, заснули. Входная дверь была открыта, он слышал с улицы голос Тирзы.
Он быстро налил себе бокал вина и вышел в сад. Факелы погасли. Он решил, что уберет их завтра. Только свет в сарае все еще горел.
Хофмейстер хотел его выключить и тут заметил, что на ведре все еще сидит Эстер, но хотя бы уже в нормально надетых штанах.
Он посмотрел на нее, но теперь не как любовник, а как хозяин дома. Отец успешно сдавшей экзамены подруги. Вежливый и заботливый отец.
— Праздник закончился, — сообщил он. — Все разошлись. Тебе тоже лучше уйти.
Она улыбнулась ему в ответ. Нагло, вот как она на него смотрела. Как будто она была выше его, намного выше этого старого человека, который до сих пор так и не смог найти общий язык с собственным телом и, пожалуй, не смог найти общий язык ни с чем и ни с кем в своей жизни.
Он не знал, как объяснить ей свои поступки, а ему очень хотелось это сделать. Даже сейчас, среди ночи, он искал объяснения, переходящие в извинения и комплименты. Человек, который признает свою вину, это человек, который пытается выставить в выгодном свете собственные недостатки.
— Можете вызвать мне такси?
— Куда тебе нужно?
— Амстелфейн.
— Амстелфейн. — Он повторил это слово, будто она сказала: «На Марс».
Он пошел на кухню и вызвал такси.
Входная дверь все еще была открыта. Тирза говорила с кем-то на улице. Как раньше. Когда она провожала друзей, и тогда они еще часами болтали на пороге, даже если было холодно или моросил дождь.
— Йорген, — донеслось до него. — Йорген!
Резкий и одновременно хриплый голос его супруги.
Она тащила на кухню стаканы, тарелки и пустые бутылки. В молодости, когда она действительно была еще молодой, она подрабатывала официанткой.
Она открыла помойное ведро, и в него полетели остатки сашими, так и не съеденные сардины, смятые окурки.
— Я их отвезу, — сказал он ей. — Тирзу и ее… и ее друга.
— Куда?
— В аэропорт во Франкфурте. Вместе же веселее. Побудем на выходных в Бетюве. Мне все равно нужно туда съездить.
Она кивнула, хотя ему показалось, что она его даже не слушала.
— Остальное доделаем завтра, — сказала она. — Завтра придет домработница. Попросим ее задержаться подольше. Раньше ведь она оставалась. Без проблем.
Он открыл последнюю бутылку итальянского гевюрцтраминера.
— Ты еще надолго останешься? — спросил он.
— В каком смысле? На кухне? Или в этом доме?
— Здесь. Да, в этом доме. Мне бы очень хотелось знать.
Она пожала плечами.
— Не знаю, — сказала она. — Я же тебе уже говорила: мне некуда идти. Куда мне, по-твоему, идти? Тут мы с тобой похожи, Йорген. Нам обоим некуда деться.
Она взяла его руку, теплую и немного влажную. Он помнил, что они больше не играли, что они сломаны. Они сломаны, хотя он понятия не имел, что это вообще значит. Как будто он когда-то был другим?