Он пошатнулся. Ему стало нехорошо, как будто он съел что-то испорченное, протухшую устрицу, и сильно отравился. У него закружилась голова, он отступил на шаг, но удержался на ногах, ухватившись за кочергу, висевшую на подставке у камина. Йорген Хофмейстер тяжело дышал, как простуженная собака.
Комната кружилась у него перед глазами, но они его так и не слышали. Они продолжали упиваться своей игрой. Ведь так это называется? Любовная игра.
Наконец он добрел до кухни, где выпил один за другим три бокала вина и вымыл лицо и руки.
Потом пошел в сад и, несмотря на дождь, начал выдирать из земли сорняки. Их было особенно много под деревьями и по краям газона. Он работал как одержимый, как будто ему снова было двадцать. Не позволяя себе взять перерыв, не вытирая рук. Так он работал, когда еще были живы его родители, а он сам еще жил с ними в этом доме, он работал как проклятый, потому что родители всегда учили его: счастье только в труде. Спустя полчаса он насквозь промок от дождя и пота и весь перепачкался в земле. Земля была у него везде, даже в ушах.
Хофмейстер вернулся на кухню, вытер руки полотенцем, которое тут же стало черным. Ему было все равно.
Сейчас их было не слышно. Игра, вероятно, закончилась. Разве секс можно называть игрой? Разве это не заблуждение, ведь секс начинается там, где игра заканчивается? Да, так и есть. На сексе все заканчивается, и начинается что-то другое. Действительность, реальность, которую уже нельзя называть игрой. Смерть. В ушах у него был песок.
— Тирза! — позвал он. — Тирза!
Он отправился в гостиную.
На столе лежали айпод, Коран, игральные кубики, которые он, видимо, забыл убрать в коробку вчера вечером. «Монополия». Он взял в руки книгу, снова стал листать. Потом положил на стол издание, похожее на все издания священных текстов, и некоторые старые тома «Библиотеки русской классики».
От его ботинок на полу оставались огромные грязные лужи. Нужно было разуться. Но он не стал этого делать. С волос капала вода. Рубашка прилипла к спине.
— Тирза! — крикнул он еще раз.
Он стал подниматься по лестнице, но на полпути остановился. Он услышал, как в ванной шумит вода в душе, хотя это мог быть и дождь на улице. Наверняка это они принимали душ. После любовной игры. Его супруга тоже немедленно мчалась в душ после того, как они занимались с ней любовью. Как будто Хофмейстер был грязным болотом. Тирза была намного красивее своей матери в молодые годы.
Он снова спустился. В руке он сжимал игральный кубик из «Монополии». Они вечно терялись. Особенно раньше, когда Иби еще играла с ними в настольные игры. Она терпеть не могла проигрывать. И если проигрывала, начинала швыряться кубиками, которые потом, спустя несколько месяцев, обнаруживались где-нибудь за батареей.
На кухне он открыл новую бутылку вина. Своего любимого. Гевюрцтраминер из Италии. Он выпил залпом два бокала и вымыл ботинки. Потом опять выпил, стоя, и почему-то подумал об Эстер, которая хотела отказаться от любви.
Хофмейстер решил съездить за едой, ему не хотелось готовить в их последний вечер. Он хотел быть с ней вместе, быть с Тирзой, быть только с ней одной, наслаждаться временем, которое они еще могли провести вместе. До него все еще доносился шум воды в душе, они все никак не выходили оттуда, наверное, хотели согреться. Конечно, можно за мерзнуть, если сношаться на столе.
«Нет, — сказал сам себе Хофмейстер и покачал головой. — Это не душ. Это дождь. А они решили вздремнуть».
Он вымылся прямо на кухне, умылся и помыл руки, он почему-то чувствовал себя ужасно грязным. Поднялся наверх и быстро переоделся в чистую одежду. Надел рубашку своего отца.
Прикрыв голову пакетом из супермаркета, он добежал до машины и поехал в деревню. Он ехал по лужам, поднимая огромные волны брызг.
Хотя в это время года темнело только около десяти вечера, он включил дальний свет. На дорогах не было ни души. У кого-то в саду он заметил надувной бассейн. Люди явно рассчитывали на другую погоду.
Женщина за стойкой в индонезийском ресторане его узнала.
— Вы ведь господин Хофмейстер? — спросила она. — Я вас помню.
Он кивнул.
— Господи, ну и вид у вас.
— Я работал в саду.
— В такую непогоду?
Он проигнорировал ее слова.
— Я хочу заказать с собой, на троих. Чего-нибудь самого вкусного, всего понемножку, и побольше крупука. Моя дочь просто обожает крупук. А она завтра улетает в Африку. В Намибию, Ботсвану, Заир, хочет все посмотреть.
— Ах, Африка.
Она сказала, что сама ни за что бы туда не поехала. В своей стране тоже столько всего прекрасного. Главное, видеть красоту в мелочах. Муравьи, кафе на пляжах, дороги. Дома. Птицы, дюны.