Он открыл мини-бар.
— Воды? — спросил он.
Ребенок кивнул. Он налил в стакан воды и протянул ей. Она стала жадно пить.
Он снова сел на кровать и стал смотреть на нее. Потом снял сандалии. На правой ноге были две кровавые мозоли. Он поискал в косметичке пластыри.
Пластыри были последние.
Он заклеил свои раны и спросил:
— Как тебя зовут?
— Каиса.
— Ка-иса?
Она кивнула.
— Я Йорген, — сказал он. — Йорген Хофмейстер.
Он говорил с ней по-английски, медленно и четко, как будто снова оказался на международной книжной ярмарке и ему надо было рассказать о книгах, которые, честно говоря, не сильно его интересовали. Они ему не нравились, да и кто может тягаться с Толстым?
Они сидели напротив друг друга. Он на кровати, она на стуле.
Он почувствовал надвигающуюся издалека головную боль, как будто он заболевал. Грипп.
Минут через пятнадцать она снова задала ему тот же вопрос, что уже задавала раньше.
— Вы хотите компанию, сэр?
Он покачал головой, открыл портфель и вспомнил, что до сих пор так и не купил точилку. Он что-то искал в портфеле, но что именно?
Ее стакан был пуст.
— Хочешь воды, Каиса? Еще воды?
Она кивнула.
Он открыл мини-бар и протянул ей бутылку.
В этот раз она пила уже не так жадно. Он стал анализировать ситуацию, насколько это было возможно, насколько его жизнь еще позволяла ему анализировать, наблюдать, изучать, делать выводы.
У него в номере был ребенок. Этот ребенок не делал никаких попыток уйти. Он должен был накормить девочку, с этого надо было начать.
— Хочешь есть? — спросил он.
Она кивнула.
Он посмотрел на часы, до ужина оставался еще час.
— Еще один час, — сказал он. — Через час мы пойдем есть. — Он подумал, знает ли она вообще, что такое «один час».
Они опять молча сидели друг напротив друга. Она рассматривала его, но не нагло. Ребенок смотрел на него, как смотрят телевизор, как будто перед ней был кукловод, который вот-вот мог начать представление.
Он достал из внутреннего кармана фотографию. Вытащил ее из конверта и показал Каисе.
— Моя дочь, — сказал он.
Девочка взяла фотографию, посмотрела на нее. А потом опять на него.
Хофмейстер снова сел на кровать, на то же место, где и сидел все это время.
— Тирза, — сказал он Каисе, — так ее зовут. Когда ей было столько же лет, сколько тебе, я читал ей вслух. Даже Достоевского. «Записки из подполья». Немножечко нигилизма не помешает в любом возрасте. Все равно с ним придется столкнуться. И пройти через него. Как поезд через туннель. Она это понимала. Она была… — Он думал, что у него не получится произнести это слово, но все-таки с огромным трудом сказал: — Сверходаренной. — Его голос стал хриплым. — Она невероятно талантливая.
Он снова стал похож на мотор, который вот-вот откажет. У него задрожала губа, но он взял себя в руки, все было под контролем.
В дверь постучали. Горничная. Она хотела приготовить постель перед сном. Он впустил ее в комнату. Они были знакомы, постоялец и горничная. Они виделись уже много раз. Но сейчас ему было немного неловко и непривычно. А в обществе Каисы особенно.
Горничная делала вид, будто не замечает девочку. Хофмейстер отправился в ванную, пока она заправляла кровать. Он почистил зубы.
Когда она ушла, шторы были задернуты. И в отличие от других вечеров, на подушке была не одна шоколадка, а две.
Он не выдержал и ухмыльнулся.
Хофмейстер взял шоколадки с подушки и отдал их Каисе.
Она сразу засунула их в рот. Не сводя от него глаз. Она была начеку.
— У моей Тирзы, — сказал он, — очень живой взгляд. Совсем как у тебя. — Он забрал у нее бумажки от шоколадок и выбросил в корзину.
Еще сорок пять минут. И ему придется идти с этим ребенком в ресторан. Он не знал, как с этим быть. Он и черный ребенок в замызганном платьице.
Он открыл мини-бар и выпил бутылочку водки.
— Хочешь вымыть руки? — спросил он.
Он не стал ждать ответа, а протянул ей руку. Он отвел ее в ванную, открыл кран, протянул ей мыло — она не могла до него дотянуться.
Ребенок мыл руки. Когда она закончила, то посмотрела на него вопросительно.
— Хочешь вымыть и ноги?
Она покачала головой.
— Может, будет лучше их помыть?
Волосы у нее были собраны в хвостик, Хофмейстер только сейчас это увидел. Он до сих пор не мог как следует ее рассмотреть, ему было неловко.