— Ты уверена? Я тоже буду мыть ноги. И ты можешь помыться, если захочешь.
Он набрал ванну до половины, принес девочке бутылку воды из комнаты, а себе — маленькую бутылку белого вина, которую каждый день ставили в мини-бар.
Он посадил ее на край ванны, опустил ноги в воду.
— Не горячо? — спросил он. — Так хорошо?
Она кивнула.
Хофмейстер закатал брючины и сел рядом с ней. Так они и сидели, опустив в воду ноги, мужчина и ребенок. По сравнению с кожей девочки его собственная кожа казалась не просто бледной, а какой-то нездоровой, больной. Тронутой болезнью.
После этой ванны ему стало легче. Хотя он знал, что его проблемы никуда не делись. Впервые со дня приезда его проблемы стали по-настоящему конкретными.
Скоро надо будет идти в ресторан. Как у него это получится?
Вино закончилось.
Он вытащил из воды ноги, достал вторую бутылочку водки из мини-бара и выпил ее поспешно и даже немного с отвращением. Это было лекарство.
— Пойдем, — сказал он. — Поедим чего-нибудь.
Он постелил на полу в ванной большое белое полотенце. Поднял девочку и поставил на полотенце.
Потом встал на колени и тщательно вытер ее маленькие ноги.
— И между пальчиками, — сказал он. — Иначе у тебя может быть грибок. Знаешь, у меня есть две дочки. Они старше тебя. На самом деле я не хотел детей. И жениться я не хотел. Но моя супруга меня переубедила. У меня были планы. Совсем другие планы.
Левая ножка вытерта. Теперь правая.
— Я хотел доказать, — сказал он, — что не Бог и не цивилизация мертвы, а любовь.
Он засмеялся, как будто очень удачно пошутил. Он держал ее за щиколотки и смеялся.
— Готово, — сказал он. — Теперь я тоже вытрусь, и можем идти.
Он зашел за дверь шкафа — он оставался воспитанным человеком — и переоделся. Надел костюм. И поскольку сегодня вечером у него была гостья, он повязал галстук.
Он надел шляпу и быстро выпил маленькую бутылочку джина. Водка закончилась.
Ребенок смотрел на него.
— Это лекарство, — сказал он. — От стыда. — Достал вторую бутылочку джина и тоже опустошил наполовину.
— А знаешь, что такое «стыд»? Цивилизация. — Стоя и с отвращением он допил вторую бутылочку джина. С пустой бутылкой в руке он сел на кровать. — Да, цивилизация, — пробормотал он. — Так и есть. Цивилизация. Цивилизация. Цивилизация.
Сначала он взял свой портфель, потом ее руку. Как и она, он пошел босиком.
Они отправились в зал ресторана.
На него смотрели, когда они зашли. И на ребенка. Взгляды переводили с него на ребенка и обратно.
Девушка, которая обслуживала его уже много раз, спросила:
— Ах, господин Хофмейстер, я вижу, у вас сегодня гостья?
Он кивнул, проводил Каису к ее стулу, снял шляпу. Он думал, что умрет от страха, но не сдавался. Разговоры вокруг стихли.
В отличие от других вечеров, он заказал воду без газа. Он нагнулся к официантке, как будто собирался сообщить ей что-то доверительное.
— Прошу вас извинить нас за босые ноги, — сказал он. — Это все жара. Ноги отекли. Жидкость плохо отходит. И собирается в ногах. Почему именно в ногах? Я не знаю. Но она в ногах, в ступнях, жидкость. Очень прошу вас простить нас. Мы приносим свои извинения. И другим гостям тоже.
— Конечно, — сказала она. — Конечно, господин Хофмейстер. Ничего страшного.
В хлебной корзинке, которую тут подавали, всегда было несколько длинных хлебных палочек.
Он переломил одну пополам и протянул Каисе.
— Ешь, — сказал он.
Она стала есть, не сводя с него глаз.
Он тихонько барабанил по столу указательными пальцами. Разговоры за соседними столиками постепенно оттаяли.
— Так-так, — сказал он. Он не знал, как ему себя вести и что делать. — Значит, так, Каиса, я приехал из Нидерландов, ты знаешь, где такая страна? На севере Европы. Очень далеко. Отсюда нужно лететь до нее четырнадцать часов. А с пересадками все восемнадцать. И я…
Он протянул ей еще одну хлебную палочку, на этот раз не разламывая.
— Или ты хочешь обычный хлеб?
Она покачала головой.
— Мне скоро на пенсию. Точнее, я уже на пенсии, можно и так сказать, потому что я больше не работаю. Меня отстранили. Хотели уволить, но юристы сказали, что из-за моего возраста это невозможно. — Он смахнул со стола крошки.
Каждый вечер тут включали одну и ту же музыку. Только сейчас до него дошло, что он уже сотни раз слышал эти песенки. Каждый раз одни и те же по три-четыре раза.
— Знаешь, я, — сказал он довольно спокойно благодаря принятому «лекарству», но все же немного смущаясь, — я несчастный человек, как ни посмотри. — Он снова засмеялся, как будто удачно пошутил. Он много смеялся в этот вечер. — Но, — продолжил он, — никто этого не заметил. Да и как было заметить? Разве я подавал вид? А когда ты несчастлив, то спрашиваешь себя…