Он нажал на отбой.
И медленно пошел к машине. Служащий с автозаправки смотрел ему вслед.
Хофмейстер сел за руль, провел рукой по щетине на щеке.
— Может, купим конфет? — спросил он у девочки. — Хочешь конфет? Или шоколада?
5
Людериц показался Хофмейстеру скорее скандинавским, чем африканским городишком. Море было холодным. А ветер такой силы, что его шум и завывания невозможно было вынести даже в гостиничном номере с закрытыми окнами.
Порт был в полном запустении. Заколоченные склады. Аэропорт оказался всего лишь маленькой вышкой в пустыне. Взлетная полоса из песка. И больше ничего.
Отель, в котором они с девочкой поселились, назывался «Нест». Хофмейстер не выходил из номера уже три дня. Сидел на кровати, смотрел телевизор, слушал радио. По вечерам заказывал еду в номер. Перед сном вешал на ручку двери листок со списком, что им приготовить на завтрак. Это было всегда одно и то же. Для него тост с джемом, а для ребенка йогурт и фрукты. Кофе и какао.
Заняться было нечем. Вообще ничего почти не осталось, так он чувствовал. Как будто настоящее сжалось до одной гостиничной комнаты, кровати и ребенка. Недостатком будущего был ребенок, это он теперь понял. Для Каисы день длился словно год. В некоторые моменты Хофмейстер чувствовал облегчение. Никаких ожиданий, никакой надежды, отсутствие больших и мелких планов.
В канцелярском магазине он сразу же, как только они сюда приехали, купил цветные карандаши, точилку и альбом для рисования. Обувь покупать не стал. Зато купил конфет и шоколада.
Западный человек с босыми ногами, в шляпе и с портфелем под мышкой. На него не слишком обращали внимание тут, в Людерице. Некоторые западные люди сходили с ума тут, в Африке. Запускали себя, растворялись сами в себе, никогда больше не возвращались домой, сливались с окружением.
Девочка рисовала. Хофмейстер следил за ее движениями. Время от времени он подходил к окну и смотрел на море. Окна были грязные. Мойщикам было сюда не добраться.
У него были воспоминания, но он их больше не контролировал. В основном это были детали, не слишком важные для других деталей. Хедж-фонд, синие детские ботиночки с липучками, бензопила «Штиль».
Когда наступал прилив, волны доставали почти до их окон. Когда вой ветра становился совсем нестерпимым, он включал радио. Здесь тоже работала намибийская немецкая станция.
Он слушал. Музыка и разговоры со слушателями, которые жаловались на плохую работу почты в Намибии или искали себе попутчиков: например, кто-то хотел, чтобы его подвезли до Кейптауна.
Телефон Хофмейстер выключил. Его ждали, его срочно ждали, его, наверное, еще никогда в жизни не ждали так сильно. Но что это для него теперь значило?
Два раза в день он принимал ванну.
Он думал о поэтах-экспрессионистах, о своей книге-исследовании, которая так и не вышла. О любви, что была объявлена мертвой и была отменена, но этот отказ от любви оказался обещанием, которое никогда не было выполнено. Как и книга. Еще теплый труп любви, вот с чем он сейчас остался.
С каждым часом он все сильнее понимал, что не может здесь остаться, что и в Людерице он не сможет исчезнуть. Хотя он знал, что море могло бы сжалиться над ним так же, как и песок. В этом у него не было сомнений. Но он уже упустил свой шанс. Теперь он сидел здесь, в отеле «Нест», с маленькой девочкой. С ребенком, которого больше не мог назвать чужим. Так быстро все менялось. Так быстро чужой человек переставал быть чужим. В Намибии у него теперь тоже было прошлое, тут он тоже был мужчиной с историей. Поэтому он должен вернуться. Туда, откуда приехал. Его позвали. С ним хотели поговорить, хотя бы потому, что мысль о том, что у поступков нет последствий, была невыносимой. Люди презирали все, у чего не было последствий. Хотя игра при этом и заканчивалась.
Он все время откладывал. Вернуться было тяжелее, чем исчезнуть. Вернуться было тяжелее, чем умереть.
— Знаешь, — сказал он Каисе на четвертый день их пребывания в Людерице. Девочка сидела на кровати и рисовала. Губы у нее были перепачканы шоколадом. — Знаешь, — сказал Хофмейстер шепотом, — когда Тирзе было всего три года, мы впервые поехали с ней в отпуск зимой, кататься на лыжах. Мои родители считали зимний отдых полной ерундой. Летом мы на три недели уезжали с ними в соседний Лимбург, на этом все. Этого было достаточно. Зачем выбрасывать деньги? Но я подумал: Тирза должна научиться кататься на лыжах. Ведь чем раньше научишься, тем лучше будешь кататься. Она когда-то даже участвовала в соревнованиях. Тирза отлично каталась на лыжах. Но плавала еще лучше.