— В сарае? Но тут же никто ничего не празднует. Тут ничего нет, дорогая. Тут вообще ничего нет.
— Я люблю быть одна. Мне просто нужно…
Она взяла ведро, перевернула и села на него.
— Видите, — сказала она. — Мне очень удобно. Я никому не помешаю.
Он засомневался, можно ли ее здесь оставить. Все-таки это было немного странно. Запереться в одиночку в сарае, когда в гостиной в полном разгаре веселый праздник. Хотя он и сам прятался в спальне во время вечеринок своей супруги. Но он ведь мужчина, и он уже тогда был взрослым мужчиной. Он не умел заводить друзей, но пришел к выводу, что и с двумя дочерьми ему тоже очень неплохо.
— Ладно, — сказал он. — Я не против. Если ты так хочешь. Если ты именно так проводишь время на вечеринках. Я принесу тебе что-нибудь попить. Чего бы тебе хотелось? И можешь включить свет. Тут есть свет. — Он показал на выключатель. — Может, дать тебе что-нибудь почитать? Свежую газету?
— Благодарю вас. Я не хочу читать. Я просто тихонько себя поглажу.
Он наклонился к ней, как будто не расслышал, что она сказала. Он и в самом деле не понял, что она сказала.
— Что ты будешь делать?
— Буду себя гладить. Тихонько. Вот так.
Правой рукой она провела по своей левой руке. Медленно, как будто в первый раз трогала что-то незнакомое. Рептилию. Словно ее рука была ящерицей.
Он несколько секунд наблюдал это зрелище с легкой неприязнью, и в голове у него застучало все сильнее: я не желаю этого видеть. Не сейчас. И вообще никогда.
Вдалеке слышались звуки праздника и веселые голоса.
Она проводила рукой по кисти, на которой было записано два телефонных номера, а потом поднималась выше. И обратно. Туда-сюда. Не ускоряясь. Но и не останавливаясь.
— Эстер, — сказал он, стараясь придать голосу как можно больше убедительности, — там, в доме, огромное количество людей, которые с огромным удовольствием захотят тебя погладить. Пойдем со мной в гостиную, я познакомлю тебя с отличными ребятами. Хотя, я думаю, вы уже и так друг друга знаете. Пойдем со мной. Не надо сидеть тут одной. Тебе нечего делать в сарае.
— Я лучше сама. Поглажу. У меня лучше получается.
Он застыл на минуту и растерялся. Ему нужно было ее уговорить, но он не знал как. Он считал безответственным оставлять ее здесь одну. Совершенно безответственно. Взрослый человек может сколько угодно прятаться в сарае, пока остальные веселятся в доме, но только не юное дитя, которому в голову могут полезть нежелательные мысли.
— Господин Хофмейстер, — сказала она, продолжая гладить себя по руке. — А вас самого кто-нибудь гладит?
Ни слова не говоря, он вышел из сарая. Он не желал продолжать этот разговор. Хватит. С него достаточно. Ему хотелось заорать на нее: «Наглая обезьяна! Ты просто наглая обезьяна!»
Но, оказавшись на улице, он крикнул только:
— Что тебе принести? Будешь апельсиновый сок, если я не найду томатный?
— Апельсиновый буду, — крикнула она в ответ. — Только без льда.
Огромными шагами он направился в сторону кухни.
Поколение Иби было другим. У них с Тирзой была небольшая разница, но все равно от подружек Иби он никогда не ожидал подобных выходок. Отказываться от рыбы, гладить себя в сарае, считать себя глупой. С ума можно сойти от такой бредятины.
Он налил апельсиновый сок в винный бокал — стаканов уже не нашлось, — кто-то вдруг тронул его за плечо.
Он обернулся.
— Тирза! — воскликнул он. — Где ты была?! Откуда ты?
Она вся вспотела, и тени на одном веке немного размазались.
— Я мчалась на велике, — выдохнула она. — Я получила все твои сообщения. И сразу помчалась домой. Ну, как тут всё? Народу нравится? Суши все уже слопали, да, пап?
Она вспотела, но вся сияла. Ее глаза сияли.
Он прижал ее к себе и понял так ясно, так четко, как никогда раньше еще не осознавал, так однозначно и бескомпромиссно, что не желает знать ни одной причины, по которой ему нужно было бы жить без Тирзы. Без нее его жизнь была просто немыслима, а если и не так, то он не желал бы ее без Тирзы. Она давала ему право на существование. Он прижимал к себе то, что давало ему одновременно и привилегию, и обязанность жить. Без нее этого долга уже не было бы, но не было бы и права на жизнь. Он уже не мог представить себе, как он вообще жил, когда ее еще не было на свете. Ожидание. Вот что это было. Все те годы он жил в ожидании Тирзы. Хотя он тогда и не знал, что ждет именно ее, именно Тирзу.
— Пап, — сказала она, — ты меня раздавишь. Мы потом будем обниматься, в аэропорту. Ты вечно как вцепишься. Я хотела тебя кое с кем познакомить.