— Мохаммед Атта.
Пять сардин лежало на сковородке. Можно было добавить еще одну. Шестую. Они улеглись рядышком так ровно. Просто идеально. Хофмейстер любил такие вещи. Ни одна сардина еще не подвела его. За все годы, что он сам вел домашнее хозяйство, что он готовил для Тирзы, это было его коронное блюдо.
— Что за Мохаммед Атта, Йорген? Я его знаю? Это он — любовь моей жизни? Может, мне его нарисовать? Из него получится модель?
— Мохаммед Атта! Ты что, черт тебя дери, не знаешь, кто такой Мохаммед Атта?!
Она покачала головой и дотронулась до него. Отца своих детей. Понюхала, чем он пахнет.
— Понятия не имею, — сказала она. — А я должна его знать?
— Где ты вообще жила все эти годы? В пещере? Вашу лодку смыло?
Масло весело брызгалось.
Хофмейстер надел фартук и завязал тесемки.
— Я понятия не имею, кто такой Мохаммед Атта, уж прости. Видимо, он — не любовь всей моей жизни, ну и бог с ним. Я просто спросила, есть у нас еще ром? Я, знаешь, начала с ром-колы и не хотела бы смешивать. Ром еще остался?
— Мохаммед Атта! — закричал Хофмейстер. — Мо-хам-мед Ат-та!
— Не ори так, Йорген.
Она подошла и обняла его сзади. Прижалась к нему. Сжала его грудь. Мужчина, которого она променяла на свою школьную любовь. Променяла и потребовала обратно. И вернула. Или вернула наполовину. Бесконечные возвращения — это и есть любовная жизнь человека.
Его тошнило от нее, и чем больше его тошнило, тем больше ему хотелось, чтобы она еще постояла так, прижавшись к нему. Недолго, пару секунд. Дольше не надо.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Но мне все равно. Я просто зашла за ромом. Эти ребятки такие чудесные, Йорген. Ребятки Тирзы. Такие все вежливые и умненькие.
— Твоя школьная любовь не читал газет? Не было денег на газету? Он что, нищий? Или тупой? Или нищий и тупой? У вас на лодке иногда включался телевизор? Там вообще был телевизор? Где тебя носило? В каком мире ты жила? Хотя постой-ка, когда это все случилось, ты же еще жила здесь! По крайней мере, официально.
— Я была влюблена, Йорген, я была влюблена. А когда ты влюблен, то многого не замечаешь, мой милый Йорген, ты такой душка, ты никогда не нравился мне так сильно, как сейчас, мой дорогой. Но скажи же мне, где у нас ром. А потом можешь сколько угодно рассказывать, кто такой этот Мохаммед-шмохаммед. И что я пропустила. Там, на лодке. Я обещаю тебе, что буду очень внимательно слушать. Я же всегда слушала тебя, когда ты пытался вещать всякие мудрости?
Он не сводил глаз со сковороды. Еще чуть-чуть — и рыбок надо будет перевернуть. Пот стекал у него по шее, но у него не было времени лезть в карман за платком. Он внимательно слушал, как шипит масло. Жарить сардины намного труднее, чем все думают.
— Четыре года назад, — сказал он и на минуту снял сковороду с огня, чтобы равномерно распределить масло. — Четыре года назад началась третья мировая война.
— Вот как? Значит, я действительно все пропустила. Третья мировая. И что, уже были голодные зимы?
— Прекрати! — закричал он. — Прекрати сейчас же! Голодные зимы еще будут. И очень надеюсь, что ты будешь их первой жертвой. Ты заслужила. Такие люди, как ты, заслуживают голодной зимы, и не одной, нет, четырех подряд.
Она прижалась к нему еще сильнее.
— И что же я за человек? — прошептала она ему на ухо. — К какой категории я отношусь? К категории «заслужила голодать»?
— К категории, которая мнит себя такой счастливой и неуязвимой, что даже не считает нужным заглянуть в газету. Вот о какой я категории.
Он схватил попавшийся под руку половник и пошевелил сардин на сковородке, чтобы они не пригорели.
— Я начисто пропустила целую третью мировую войну, — вздохнула она. — Ну прости меня, Йорген, прости же меня, что я так неуважительно обошлась с мировой войной, но где же ром? Не томи меня.
Он отодвинул ее от себя локтем.
Она снова в него вцепилась и прижалась к его заднице.
— Пошла вон! — закричал он с половником в руке. — Пошла вон! Грязная дрянь, пошла вон!
— А третья мировая война уже закончилась? — прошептала она ему в ухо. — Или она все еще продолжается? Ну, просвети же меня. Расскажи мне.
Он перевернул рыбу. Готовка всегда его успокаивала.
— Я не в настроении слушать твои глупости. Бутылка рома должна быть в холодильнике. И мне за тебя стыдно. Тебе чужда любая культура. Ты варвар. Вот кто ты. Когда я встретил тебя, то подумал: какая культурная девушка. Возвышенная. Художница. Наверняка интеллигентная и культурная. Так я думал. Академия художеств. Она столько всего должна знать. Ха! Да ничего подобного! Слышать звон, да не знать, где он, — это максимум, на что ты способна.