И все это время он ничего не замечал. Или, может, не хотел замечать. Пока ему не позвонила классная руководительница Тирзы, госпожа Ван Делфен.
Его супруга в это время была в своем ателье, тогда у нее было еще и ателье, и одному Господу известно, что она там вытворяла. Чем она вообще занималась в то время, кроме того что отсыпалась? Хофмейстер однажды разговаривал с одной знакомой, и та сказала: «Я сейчас стараюсь отоспаться про запас, а то ведь, когда дети появятся, уже не поспишь». Супруга Хофмейстера поступила совершенно иначе, она решила начать отсыпаться как раз после того, как появились дети.
— Возможно, вы с вашей женой захотите зайти в школу поговорить о Тирзе, — сказала по телефону госпожа Ван Делфен.
— Я приду один, — сказал он. — Моя жена очень занята.
Он договорился о встрече с ней в пятницу в половине пятого. Это означало, что ему придется уйти из издательства пораньше, но там в пятницу после обеда обычно уже начинали выпивать в честь очередного писателя или еще кого-нибудь.
В десять минут пятого в ту пятницу он убрал в портфель рукописи, которые собирался прочесть на выходных, сел на велосипед и поехал на юг города, в самую престижную его часть.
У гимназии Фоссиуса он пристегнул велосипед к фонарному столбу и задумался, зачем его, собственно, позвали и чего такого могла натворить Тирза.
Он прошел по школьным коридорам, зажав портфель под мышкой. В здании почти никого не было. Он чувствовал себя неуютно, как всегда, когда ему приходилось исполнять роль отца в общественных местах. Он любил играть эту роль, когда его никто не видел.
У кофейного автомата толкались трое мальчишек.
— Прошу меня извинить, — обратился к ним Хофмейстер. — Я ищу кабинет госпожи Ван Делфен.
Неопрятный маленький парнишка с серьгой в ухе показал ему, как пройти, и пока он поднимался на второй этаж, все еще прижимая к себе портфель, то чувствовал, что ему в спину смотрят и что он смешон. Не как человек — с этим он бы смирился. Смешон как родитель. Чей-то смешной отец, вот кем он был. Человек, которому всегда было ужасно некомфортно, когда он после уроков стоял на школьном дворе в то время, когда дети еще ходили в амстердамскую школу Монтессори, и вместе с другими родителями ждал, когда выйдут его девочки. Остальные родители разговаривали друг с другом, они были знакомы между собой или хотели познакомиться получше. Но ему больше всего хотелось спрятаться за деревом. А когда кто-то из детей кричал: «Тирза, смотри, там твой папа!», он порывался обернуться, как будто позади него стоял кто-то еще.
Дверь в кабинет номер девять была закрыта. Он тихонько постучал и подождал пару секунд. Потом постучал сильнее.
— Войдите, — раздалось из-за двери.
Он вошел.
Класс был пустой, там пахло потом и жвачкой. Он помнил этот запах еще со своих школьных времен. Но что он вообще помнил о том времени? Совсем мало. Даже скобяная лавка его отца в Гелдермалсене запомнилась ему больше.
Госпожа Ван Делфен сидела за своим столом.
На доске были написаны какие-то местоимения.
Она даже специально поставила для него стул.
Госпожа Ван Делфен была дамой под пятьдесят, хорошо сохранившейся и прилично одетой, стильно и не по-бабски.
Она пожала ему руку, улыбнулась, не слишком фамильярно, но располагающе, как минимум располагающе к разговору.
Они уже виделись пару раз на родительских собраниях. Госпожа Ван Делфен поинтересовалась, как у Хофмейстера дела на работе, и назвала несколько новых нидерландских романов, о которых он ничего не знал. Видимо, она забыла, что он отвечал за иностранную литературу. Люди часто это забывали. Он с максимальной вежливостью позволил себе напомнить ей, что он работал редактором отдела переводной иностранной прозы, и сразу после этого она сказала: