Хофмейстер поднялся.
— Ты высокоодаренная, Тирза, высокоодаренная девочка, но ты пока не женщина, ты еще должна ею стать, и ты ею непременно станешь, но пока ты еще девочка, и ты должна хорошо есть.
Он пошел в угол и переставил пюпитр на пару сантиметров.
А она так и стояла на кровати, так и стояла там, его Тирза, и снова подняла до подбородка свою ночную сорочку.
— Скажи, что я женщина, папа! — потребовала она. — Скажи, что я женщина!
Книга все еще лежала на кровати. Книга, которую он собирался читать ей вслух.
— Тирза, ты…
Он вернулся к кровати и остановился прямо перед ней.
И тут она вдруг вцепилась ему в волосы, ей было просто это сделать, она же стояла на кровати. Она таскала его за волосы и визжала:
— Скажи же, папа, скажи, не бойся, скажи: «Тирза, ты женщина!»
Он даже не сопротивлялся. Ему было все равно. Он поднял с кровати книгу.
— Я женщина! — визжала она. — Скажи это, папа, скажи!
Она еще сильнее тянула его за волосы, но он ничего не чувствовал, как будто был в трансе, как будто видел и слышал сейчас что-то совсем другое.
— Скажи мне! — кричала она. — Тирза, ты моя женщина! Скажи, папа, говори!
Она не просто визжала, слезы бежали у нее по щекам. Она упала на кровать и спрятала лицо в простынях.
— Тирза, — сказал он. — Ты моя дочь. — И тоже сорвался на крик: — Ты моя дочь, Тирза, моя дочь и всегда останешься моей дочерью!
Он развернулся и помчался по лестнице вниз. Но еще услышал, как она крикнула ему вслед:
— У тебя нет женщины, папа! Я — твоя единственная женщина. Единственная!
В гостиной он рухнул на диван и стал тихонько покачиваться туда-сюда. Ему хотелось разрыдаться, как Тирза, но он не смог и не понимал, почему не может заплакать.
В следующий понедельник во время обеденного перерыва он отправился в книжный магазин «Схелтема». Между отделами «философия» и «психология» он наконец отыскал продавщицу, у которой нашлось на него время.
— Я ищу книги о расстройствах пищевого поведения, — сказал он как можно тише.
— О чем?
— Расстройства пищевого поведения, — повторил он чуть громче.
— Что именно вы ищете? Романы?
— Информацию.
Она отвела его к большому стеллажу.
— Вот этот ряд, — сказала она. — Это все о пищевых расстройствах. И вон тот ряд тоже. И еще вон там у нас что-то есть на эту тему.
Хофмейстер наклонился к полкам. Но сначала огляделся, не видит ли его тут кто-нибудь. Какие-нибудь знакомые, коллеги. Выбор был впечатляющий. От одного количества этих книг можно было заболеть.
Он потратил больше двадцати минут, прежде чем нашел две книги, которые показались ему достаточно серьезными.
— Вам завернуть в подарочную упаковку? — спросила девушка за кассой.
— Нет, я купил их себе, — сказал Хофмейстер.
После этого он быстрым шагом отправился обратно в издательство.
— Обед затянулся, да, Йорген? — спросила секретарша.
Он сильнее зажал под мышкой пакет с двумя книжками и неловко улыбнулся.
В тот вечер он устроился на диване с двумя книгами, карандашами и точилкой, потому что любил работать непременно с острыми карандашами.
В комнату зашла Тирза и спросила:
— Что ты читаешь, пап?
— Ничего, — быстро ответил он и закрыл книги рукой. — Ничего важного. Всякая ерунда.
— Папа? — спросила она. — А ты не переживаешь, что мамы почти никогда нет дома?
Она уже переоделась в свою ночную рубашку, его подташнивало от этого жуткого розового цвета. Надо как-нибудь незаметно сжечь эту дрянь.
— Я люблю быть один, — сказал он и покрутил в руках точилку для карандашей. — Я не люблю толпу. Шум. Слишком много людей.
— Но тебе не кажется странным, что она так мало бывает дома?
— Мы все обсудили и обо всем договорились с мамой, Тирза. Она очень занята, я очень занят. А тебе пора спать, дорогая. — Он погладил ее по щеке.
— У тебя есть другая женщина? — спросила она.
И как сильно он ее ни любил бы, но этот вопрос вдруг вызвал в нем беспокойство. Он был слишком коварным для ее возраста, слишком беспощадным для ее милого характера, слишком подлым для солнечной царицы, которой она оставалась для него всегда.
— Мама — моя супруга, Тирза. Тебе это так же хорошо известно, как и мне. А сейчас отправляйся наверх, я завтра тебе почитаю.
Она наклонилась и укусила его за нос. Она всегда так делала, когда хотела быть ближе к отцу. Это был пережиток из детства. Когда она была совсем крохой, то начала кусать его за нос. Хофмейстер решил, что она искала грудь, хотя это было не очень логично, потому что его нос можно было спутать с чем угодно, но не с соском. Сейчас ей было уже четырнадцать, но она все равно любила забраться к отцу на колени и прикусить его за нос.