В половине седьмого они проснулись. Когда они пришли на завтрак, госпожа Эбервайн еще выкладывала еду на шведском столе.
— Вы так рано, — удивилась она. — Хотите чай? Или кофе?
— Кофе, пожалуйста, и какао для девочки.
Завтрак тут был намного скромнее завтрака в «Хайницбурге» или на ранчо Окапука, но им почему-то и не очень хотелось есть.
Когда Хофмейстер расплачивался, госпожа Эбервайн сказала:
— Красивая девочка. Ваша племянница. Очень красивая девочка.
Она выдала ему счет, который Хофмейстер дважды сложил пополам и убрал во внутренний карман.
Он уже хотел уйти, но госпожа Эбервайн вдруг добавила:
— Здесь так много детей без родителей.
Хофмейстер надел шляпу. Его чемодан был уже в багажнике «тойоты». Только портфель был, как обычно, зажат под мышкой.
Ему нужно было что-то сказать ей в ответ. Но что? Что можно сказать о детях без родителей?
— СПИД, — вздохнула госпожа Эбервайн. — Потому что они же совсем без тормозов. Эти черные.
Он очень серьезно посмотрел на женщину с морщинистым лицом. Он не знал, что она сейчас видит перед собой или, лучше сказать, что она сейчас думает о том, что видит.
— Будьте осторожны, — предупредила она. — Это только кажется, что они невинные дети. Они воруют все, что плохо лежит. Но что поделать, я их понимаю. Если бы у меня ничего не было, я бы тоже воровала. Это у них в крови. Вечно обвинять других в собственных бедах.
На стойке стояла ваза с леденцами. Хофмейстер взял один, развернул и сунул в рот. А потом, ни слова не говоря, развернулся и пошел к «тойоте». Девочка шла за ним.
— Мы поедем к Тирзе, — сказал он, когда они уселись в машину. — Мы поедем в пустыню. — Он развернул карту Намибии, которую ему дали в пункте проката. — Соссусфлей, — сказал он. — Вот куда они собирались. В дюны.
Он положил руки на руль. Он понятия не имел, как там все должно выглядеть. Дюны. Он спросил себя, куда он едет.
До Китовой бухты трасса была асфальтирована. А потом началась песчаная дорога. Сначала Хофмейстер не осмеливался ехать быстрее чем сорок, пятьдесят километров в час. Но постепенно набрал темп до восьмидесяти, а то и до девяноста.
К стуку камешков по днищу он быстро привык.
Радио больше не ловило. Телефон тоже потерял сеть. Ничего не осталось. Только он и Каиса.
Время от времени он поглядывал на нее. Она зажала ногами бутылку воды и, когда он просил, протягивала ему попить. Так он мог утолить жажду не останавливаясь.
Он думал, что едет достаточно быстро, но дорога заняла больше времени, чем он рассчитывал. Они приехали в Солитаир только к полудню. На карте точка была довольно крупной и должна была означать небольшой городок. На деле же это было не больше чем отель и заправка.
Он залил в машину бензин и купил два куска яблочного пирога. Ребенок съел свой кусок весь до крошки. Девочка проголодалась.
— Молодец, — похвалил ее Хофмейстер, как будто это было достижение.
Машина была вся в пыли и в песке. Девочка рисовала пальцем полосы на капоте.
— Давай посидим, — предложил он. — Нам нужно отдохнуть.
У заправки стояли столики и стулья. Старые, изношенные непогодой, временем, многочисленными посетителями. Тут было и что-то похожее на настоящее кафе. Но у них не было времени. Так решил Хофмейстер. Им нужно было торопиться.
Он вытер носовым платком свою голову и голову ребенка. Хотя она не вспотела.
Поодаль росло дерево, за ним была водонапорная башня. И больше ничего. Песок, камни, какие то кусты. Забор, разделявший участки. Хотя какие тут могли быть участки?
Они молчали.
— Ты поняла, что я тут делаю? — спросил он через некоторое время. — Ты уже поняла?
Она показала на пыльную «тойоту».
— Нет-нет. — Он покачал головой. — Машина тут ни при чем, хотя, может, и при чем. Я пытаюсь исчезнуть. Вот чем я занят.
Слово «исчезнуть» успокоило его. Оно было гораздо приятнее и легче, чем «умереть». Оно значило то же самое, но без насилия.
Он, вероятно, заснул, потому что его разбудила девочка. Они тихонько хлопала его по щеке. Солнце уже опустилось ниже. Шляпа Хофмейстера упала на землю.
Он протер глаза, подобрал шляпу.
— Да-да, — сказал он. — Поехали.
Им понадобилось еще два часа, чтобы добраться до комплекса «Соссусфлей Лодж». Разноцветные домики посреди пустыни, вот и весь «Соссусфлей Лодж». Но свободных мест не было.
На это Хофмейстер не рассчитывал. Что пустыня окажется такой популярной.
Девушка за стойкой посоветовала ему:
— Попробуйте «Пустыню Куала», может, у них что-то осталось. Хотите, я им позвоню?
— Если можно, да, пожалуйста.
Он стоял у стойки и держал за руку ребенка. Весь в пыли, и ему жутко хотелось пить.
Один из тех туристов, что не подготовились как следует к своему путешествию. Туристы-растяпы.
Девушка набрала номер. В «Пустыне Куала» еще были свободные места. Он вежливо поблагодарил ее за помощь.
Несмотря на усталость и жажду, он быстро поехал дальше. Почти сто километров в час по песчаной трассе.
Когда они наконец увидели табличку с надписью «Куала», было уже темно.
Узкая дорога, ее с трудом можно было назвать дорогой, которая вела туда, растянулась еще почти на шесть километров. Они потратили на нее минут пятнадцать. Единственным источником света были фары «тойоты». Хофмейстеру все труднее было концентрироваться.
Пока он наконец не увидел «Пустыню Куала». Палаточный лагерь. Но только тут были не палатки. Это были хижины в пустыне.
Он припарковал машину. Достал оттуда ребенка, шляпу и портфель и направился к входу. Он шатался от усталости, у него кружилась голова. Может, из-за того, что он почти ничего не ел и почти ничего не пил.
У входа стояла молодая женщина с подносом. Она протянула ему какой-то напиток в бокале. На голове у нее был искусно намотан платок.
Хофмейстер жадно выпил все до капли, по вкусу напиток напоминал чай с алкоголем. Девочке тоже дали попить. Сегодня на ней были новые спортивные брюки.
Она хорошо выглядела. Не такой потасканной, как в своем заношенном платьице, насколько, конечно, ребенок может выглядеть потасканным. Это слово напомнило ему его супругу. «Потасканный» — слово, как игра, в которую давно не играли.
— Меня зовут Йорген Хофмейстер, — сказал он. — Вам звонили от моего имени. Мне нужен ночлег на одну или две ночи. Мне нужно где-то записать свои данные?
— Это все потом, — улыбнулась девушка.
К нему подошел мужчина. Белый. Он оказался молодым французом. Поприветствовал Хофмейстера, сказал, что все формальности можно уладить и позже, и спросил, не хотят ли гости сначала поесть. Багаж они принесут из машины потом. Сейчас нужно отдохнуть. Прийти в себя.
Хофмейстера проводили к столику. Он так сильно устал, что забыл снять шляпу. Слишком устал, чтобы обращать внимание на то, как люди смотрят на него и на ребенка.
Когда на стол поставили хлебную корзинку, они с девочкой опустошили ее за пять минут.
— Каиса, — едва выговорил он. — Мы добрались. Мы почти добрались.
И тут она наконец что-то сказала. Впервые за этот день. С улыбкой на лице, которая казалась почти ироничной.
— Еще хлеба, сэр, — попросила она. — Пожалуйста, еще хлеба.
Он жестом подозвал одну из официанток. Она принесла им еще хлеба. Девушка остановилась у их столика и посмотрела на ребенка.
— Ваша дочь? — спросила она Хофмейстера.
— Племянница, — ответил тот.
Девушка вдруг начала петь. Она пела на языке, который Хофмейстер не понимал, и цокала языком. Голос у нее был красивый, но ему сейчас не хотелось никаких песен. Ему хотелось есть, спать и исчезнуть.
Когда девушка закончила песню, Хофмейстер погладил Каису по руке. Пока она с жадностью доедала кусок домашнего хлеба.
— Не ешь весь хлеб, — шепотом сказал ей Хофмейстер. — А то у тебя не хватит места для другой еды.
Она на секунду перестала жевать и улыбнулась человеку, с которым уже несколько дней путешествовала.
«Ей все равно, — подумал он. — Ей совершенно все равно, кто я такой. Равнодушие тоже может быть прощением».