Максим Семеныч, вспоминая все это над трупом Угарки, моргал глазами, — стыдно было плакать, а слезы туманили глаза. — Милый Угарка! Ведь тебя ласкали те же руки, что и меня, — руки моей матери! Ты — последняя живая нить с милым прошлым, интимным, сердцу моему приболевшим, чужим всем, кроме нас двоих — тебя и меня… милый Угар, старичок родной!..
Предать земле Угарку поручили Ваське Танцуру, — подвернулся он как раз на семейное горе, метался в поисках заработка. За зиму, когда кирпичной и печной работы не было, отощал малый до последней степени, жалкий имел вид. У трупа Угарки он вздыхал горестно и шумно, старательно показывая, что трагическая кончина всегда неблагосклонного к нему пса была тяжелым ударом и его сердцу.
— Сурьезный был кобелек… Даже по редкости таких… — повторял он, печально кивая головой.
А когда Максим Семеныч, вручая ему двугривенный, попросил отвезть Угарку и зарыть в конце сада, над Таловкой, Танцур с стремительной готовностью воскликнул:
— С удовольствием! Это очень свободно! Сделаем!..
Взваливая труп Угара на санки, он проговорил почтительно:
— Эх, воротник-то хорош!..
Потом, сопровождаемый Маруськой и Зинкой, повез его по направлению к Таловке. Дети вернулись от вербовой рощи. Дома толковали о старичке весь вечер. Всем казалось, что опустел коридор без Угарки и на дворе стало скучней. А на другой день уже запрягали в салазки Дружка и Бингошку, об Угарке не вспомнили…
С гор потоки сбежали раньше Алексея Божьего человека, но как раз именно 17-го марта пришел Лататухин с зеленым коленкоровым портфелем под мышкой. Значит, по служебному делу.
— Я на счет собачки, — соболезнующим покорно-грустным тоном сказал Лататухин и высморкался в сторону.
Максим Семеныч вопросительно посмотрел на знакомый старенький, протертый портфель, который сам же подарил в мае прошлого года Лататухину, поздравляя его со вступлением на службу по обереганию порядка и законности. Посмотрел на скорбное лицо нежданного посетителя. Недавно еще, когда Лататухин не служил в стражниках, а работал мужицкую работу, в этом сплюснутом лице кирпичного цвета, с белыми усами книзу, было выражение деловитой, озабоченной, серьезной человеческой мысли. Теперь, вместе с медной бляхой на фуражке, выступило что-то солдатское, служебное, застланное неуловимой серой завесой от обыденных, простых человеческих отношений. И стал всем чужой человек.
— Какой собачки?
Максим Семеныч немножко встревожился. Он знал, что за Дружком и Бингошкой водились проступки. Сажать на цепь их было жалко — маленькие были песики — и удержать во дворе мудрено: постоянно выскакивали за калитку, а там пользовались особым вниманием школьников. Ребята дразнили их свистом, лаем, запускали в них черепками, камушками. Дружок и Бингошка с готовностью принимали вызов, заливались тонким, отчаянным лаем, отступали в калитку под натиском врага и мчались за ним, когда он улепетывал. Случалось, в пылу увлечения хватали за пятки и не раз приходилось Максиму Семенычу вознаграждать потерпевших гостинцами за причиненный изъян в штанишках или валенках.
Случилось, вероятно, и теперь что-нибудь. Но почему делу дан такой официальный ход?
— Желтая собачка была у вас… Угарка… — мягко, тоном извинения сказал, склоняя голову на бок, Лататухин.
— Ну?..
— Похарчилась?
— Давно.
— Вот, господин пристав, Ардальон Степаныч, по этому случаю приказали допросить… Не закопали… надо было зарыть…
— Как не закопали? Что вы? в уме?.. — сердито сказал Максим Семеныч.
— Лежит у Парамона Канашкина на огороде, — мягко, чуть заметно, виновато улыбнувшись, сказал Лататухин — был, действительно, что прикрыт снежком, а сейчас обтаямши…
Максим Семеныч с изумлением глядел на него: не мистифицирует ли? Нет, стоит почтительный, серьезный, даже скорбный. А портфель? А портфель под мышкой придает ему вид торжественный и строгий.
— Позвольте! Игнат Иваныч! — заговорил Максим Семеныч ласково убеждающим, приятельским голосом и покраснел от стыда, — я же Ваське Танцуру приказал… И заплатил…
Лататухин щелкнул языком — с тем сожалением, которое является у взрослого человека при виде детской глупости. Пошевелил погонами и ушами. Сказал дружеским тоном: