Марина боялась дышать, она переминалась с ноги на ногу, рассматривая узор на тапочках, но всё же решила признаться.
- Да, это я, товарищ Николай Петрович. Что теперь со мной будет?
- Но… постойте, это чужой ребёнок? Вы это признаёте? Иначе, как понимать ваши слова, ведь тогда всё сходится? Вы, извините, одиноки, мужа у вас нет, и вдруг – вы ведёте к себе в дом ребёнка? Выходит, вы его украли, или как это понимать?
Майор всё больше путался в догадках, но его поражало не это, а лицо Марины. Она подняла глаза и улыбнулась, облегчённо выдохнула и всё рассказала Кашину. Документ, подтверждающий законность нахождения девочки в этой квартире, полностью развеял сомнения майора. Однако, когда он увидел штамп в паспорте, говорящий ещё и о муже, то даже слегка покраснел, несмотря на грубоватую кожу на лице.
- Приношу свои извинения, Марина Сергеевна. Кое-кто из общественности знает о вас не так много, чтобы позволять себе совать нос, куда не следует. Ещё раз, простите за вторжение.
Переступив порог квартиры, майор вдруг замер, развернулся и спросил Марину самым непринуждённым образом.
- Кстати, кто-то сегодня утром измазал все скамейки в округе чем-то, похожим на гуталин. Кто бы это мог быть, не знаете?
У Марины всё оборвалось внутри, она схватилась за дверную ручку и повисла на ней, заставив Кашина пожалеть о своём вопросе. Он снова извинился и пошёл к лестнице, скрывая хитрую ухмылку, не преминувшую появиться на его губах. «Ничего, Марина Сергеевна, я вас прекрасно понимаю. Одинокой женщине сложно защитить свою честь и достоинство, хотя, очень жаль, что гуталин не застит глаза, так и норовящие проникнуть в чужую душу».
Единственное место в детском доме, где можно было хоть ненадолго спрятаться, давно знали не только Данила с Сашей. Когда детей нашли, Данилу отвели в группу, где он просидел на кровати до самого обеда. В любой другой день это бы посчитали за вольность, а если ребёнок не находил оправдания, то сон-час, проведённый стоя в углу, мог быть обеспечен. Но Лина Павловна знала, что произошло и как это переживает Данила. Если пустить всё на самотёк именно сейчас, то этот мальчишка обязательно нарвётся на неприятности. Строгая воспитательница, но рассудительный и опытный сотрудник, только вчера отчитывающая Данилу за драку с детьми, сегодня покровительствует ему.
- Посиди тут до обеда, а ещё лучше, ложись и постарайся уснуть, - почти ласково сказала Лина Павловна, проводя по непослушной чёлке Данилы рукой. Как только она вышла из спальни, мальчишка с яростью взъерошил себе волосы и надул губы. Чувствуя себя загнанным в угол зверьком, он не знал, что делать теперь. Как бы он хотел быть взрослым, чтобы как Лина Павловна, выйти из этой спальни и пойти куда угодно. Хотя, выбор у него всё же был. Если сейчас выскочить отсюда и дать кому-нибудь в глаз, то получится отсидеться в чулане для белья до вечера. «Жаль, что сейчас все на прогулке, а то бы я им показал», - думал он, но тут же ловил себя на мысли, что не сможет просто так, ни за что, ударить какого-нибудь мальчишку. Вчерашний случай – это другое дело, ведь Гришка Зуев давно уже нарывался, так и искал себе тумаков. Мальчишка с белыми волосами, почти не скрывавшими розовую кожу под ними, к тому же, розоватые веки без ресниц, чем не образ, отталкивающий от себя? И ведь этот Гришка прекрасно понимал, что не вызывает к себе симпатии, чем и пользовался, постоянно донимая Данилу и других детей. Вот и вчера, будто кто-то дёрнул его подбежать на улице и пихнуть Данилу в спину, ехидно заметив, что скоро его «невесту» заберут и он останется совсем один. Не сумев сдержаться, обиженный мальчишка поднял с земли камень и погнался за Гришкой, но тот, как специально, сделал крюк и оказался в поле зрения Лины Павловны, тут же сделавшей Даниле замечание.
До самого ужина Гришка попадался ему на глаза, показывал язык или корчил рожи. Когда всех отправили к умывальникам, белобрысый задира не успокоился и там. Ему вдруг пришло в голову подцепить Данилу другим способом.
- Спорим, тебе никогда старшие не дадут затянуться, сколько к ним не ходи?
- А вот и дадут, мне Толян уже давал! Он сказал, что я буду в его шайке, когда мы все сбежим отсюда, - похвастался Даня, оттянув пальцем кончик зубной щётки и отпустив её, будто катапульту. Белые брызги полетели в Гришкино лицо, отчего тот с воплем кинулся отмывать его под струёй воды.
- Я всё расскажу Лине, вот увидишь! Тебе никогда не сбежать, тебя в чулан засадят на сто лет! Выйдешь оттуда, когда борода отсохнет.