— Потому что ты не забываешь лицо единственного человека, по которому ты всю свою жизнь тосковала. Нет никаких сомнений, что этот человек — мой отец.
Возвращаясь к телевизору, мои глаза застилает яркий синий цвет, который я так живо помню. Глаза, которые, как мне казалось, любили меня больше всего на свете. Глаза, как мне показалось, были черными на глубине шести футов. Но он здесь, и я никогда не чувствовала себя более одинокой.
— Элизабет?
Мои руки вцепляются в каминную полку, чтобы ноги не подвели меня.
— Элизабет, пожалуйста. Посмотри на меня.
— Элизабет?
Его голос одновременно и яд, и вино, и, услышав его, мои конечности атаксируют, и я падаю на пол. Знакомый запах гвоздичных сигарет одновременно успокаивает и мучает меня.
— Это правда? — я спрашиваю своего брата Пика, но Деклан отвечает первым.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы это выяснить.
— Да, это правда.
Подняв глаза, я перевожу взгляд с Деклана в угол комнаты, где стоит Пик. Мы оба знаем, что я не должна смотреть на него, ведь Деклан думает, что я принимаю таблетки, которые убивают мои галлюцинации, но это не так. Я пока не могу попрощаться с братом. Может быть, никогда не смогу.
Но вот он стоит, живой, с темными волосами, заправленными под черную шапочку, и руками, засунутыми в карманы брюк, так что видны покрытые чернилами руки. Его глаза излучают любовь и силу, прежде чем он кивает Деклану, и я следую его намеку, зная, что потеряю его, когда сделаю это.
Я сижу на коленях, а мое горло распухает от боли, болезненно покрываясь волдырями. Это воплощение каждой мечты. Я просто никогда не знала, что мечта жила в невообразимом кошмаре. Независимо от того, какой гнев я сейчас испытываю, остается одно: ты можешь глубоко ранить меня ложью, ты можешь бросить меня в пламя жизненных зол, но я никогда не откажусь от того, к чему всегда стремилась.
Со слезами, стекающими по моему лицу в непрерывном потоке боли, я мучительно задыхаюсь от горя маленькой девочки, потерянной внутри меня:
— Я хочу к отцу.
В два быстрых шага Деклан оказывается на полу рядом со мной, обнимает меня, укачивает, успокаивает и клянется сделать все возможное, чтобы найти его.
Прижимаясь к нему, я принимаю все утешение, которое он дает, и пытаюсь впитать больше, сжимая его крепче и вдавливая пальцы глубже в его кожу. Если я причиняю ему боль, он этого не показывает, поэтому я закрываю глаза и забираюсь к нему на колени, как ребенок.
Я снова открываю глаза, от полностью поднявшегося солнца глаза щиплет, и мои щеки горят от соли. Я все еще в объятиях Деклана, и мое тело болит не только от того, что я в таком положении, Бог знает сколько времени, но и от пыток последних двух дней, проведенных в плену.
— Мне больно.
Деклан встает и поднимает меня с пола, прежде чем положить на кровать. Он нависает надо мной, оглядывая мое избитое лицо и тело глазами, полными ярости и жалости.
Выражение его лица раздражает меня.
— Не надо, — говорю я.
— Что?
— Смотреть на меня вот так. Будто тебе меня жалко.
— Я беспокоюсь о тебе. Это все.
Затем он протягивает мне обезболивающее, которое я кладу в рот.
— Я не понимаю. Я ничего из этого не понимаю.
— Я тоже не понимаю. Но в последнее время ты через многое прошла, так что я не думаю, что твой разум способен к ясности. Как и мой. Так что давай сосредоточимся на чем — то одном, хорошо?
— Все, на чем я могу сосредоточиться — почему лицо моего отца на экране, когда его не должно быть. Не знаю, радоваться мне или злиться, — говорю я ему. — Почему он не хотел меня?
Деклан не отвечает, притягивая меня к себе. Я пытаюсь бороться с туманом от таблеток, который подкрадывается, но мои глаза тяжелеют, когда Деклан тихо шепчет мне на ухо, убаюкивая меня успокаивающим:
— Шшш, дорогая. Я позабочусь о тебе. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти ответы.
И пока я цепляюсь за его слова, я сдаюсь, делая глубокий вдох, прежде чем погрузиться в сон.
Деклан
Я обнимаю Элизабет, она дрожит во сне. Мой разум превратился в чертов лабиринт, когда я закрыл глаза и попытался переварить последние сорок восемь часов. Это невыполнимая задача, поскольку видения мчатся наперегонки с сотней новых откровений и тысячью новых вопросов. Единственное, что я знаю, это то, что я боюсь, что не смогу удержать Элизабет от полного психического коллапса.
Ее лицо — это полотно синяков, рубцов и рваных ран, которые иллюстрируют изнасилование и пытки, через которые она прошла. Мне больно сознавать, что я играю свою роль, что некоторые из этих ран были нанесены моими собственными руками, а другие были нанесены потому, что я не смог защитить ее от этого придурка, Ричарда, человека, которого я убил.