–Прежде всего, надо, чтобы ехали вы, – сказала мать. Голос её слабел, но решение было сильным. Это её дети. Им надо жить.
–Что? – Яков, обрадованный уступкой отца, вскинулся, – нет! Либо все вместе, либо никто!
–Я согласна, – подала голос Ирэна. – Здесь пропадать. Там есть шанс. Вы ещё молоды.
Молоды… они уже и забыли об этом. Голод, страх, нищета и холод старят острее всяких прожитых лет, слабят лучше всякого тяжелого труда, и затягивают в безысходность быстрее всякого болота.
Хаим не сдержал слабой улыбки. Они вырастили замечательных детей. Да, не всегда Ирэна и Яша были дружны, были у них и каверзы друг другу и обоюдное ябедничество, но вот, дошло до рокового решения и они выступили вместе.
Хаим поднялся, сказал:
–Я схожу к Романовским. Спрошу у них…
Яша и Ирэна переглянулись – победа! Скоро они уедут. Романовские дадут, вне всякого сомнения.
–Может, они с нами поедут…– неуверенно предположил Яша.
–Вряд ли, – вздохнула мама, – у них тут сын лежит. И они давно уже решили, что от дома никуда. Здесь родились, здесь и…
Она не договорила. Говорить о смерти в такой час показалось ей неприличным. И потом – и сама Рут оставляла город, в котором родилась, в котором кончила школу и работала, город, где родились её собственные дети. Но она оставляла этот ставший чужим и мерзким город ради детей, и оставляла вместе с ними.
***
–Я думала, нас будет меньше…– Ирэна была в мрачном удивлении и всё вертела головой, как в детстве, оглядываясь по сторонам на бесчисленных пассажиров – молодые люди и старики, матери с грудными младенцами, здоровые ещё и уже покашливающие, хромающие, и каждый с чемоданами, с мешками, свёртками.
И все, как и их семья – прочь отсюда.
–Ну, – Яша сглотнул неприятный комок в горле. Ему самому не нравилось, что слишком много людей набралось. Знаток, с которым его свели и которому он отдал деньги, боясь обмана (не денежного, а обмана надежды), всё говорил об очереди. Но Яков не представлял, что поток будет таким огромным!
Однако он нашёл этому объяснение и даже лицо его прояснилось:
–Видимо, они собрали как можно больше нарочно!
–Им и в самом деле нечего больше с нами делать, вот и выпускают! – хмыкнула Ирэна. – Свиньи!
–Тише! – испугалась мать, в отличие от детей и она, и отец тревожились. Да, слова детей звучали разумно – и толпа ясно была к этому, но всё же что-то было не так. Что-то было совсем не так.
–А почему поезд товарный? – спросил Яков, заметив, наконец, среди моря людей и чемоданов, ожидавший их эшелон.
–Они нас за людей не считают, – тихо объяснил отец, но его глаза смотрели не на поезд, а на лица этих, уже, конечно, собравшихся подле эшелона и о чём-то переговаривающихся. Лоснящиеся, ухоженные лица. Нет, не это смущало Хаима – ко всему этому он привык. А вот взгляды…
Липкие, насмешливые.
И с чего вдруг эти разрешали вырваться из-под их скотской власти стольким людям? И с чего вдруг стали так добры, что разрешили выезжать и детям, и старикам? И с чего вдруг разрешали даже вещи?..
–Грузимся! – Яков дёрнул его за рукав, – грузимся!
–Как, говоришь, называется место? – осторожно спросил Хаим, не подрываясь (и очень этим раздражая) за сыном.
–Обер-Майдан, папа! – Яков уже изнывал от желания действовать, вырваться в новую жизнь, – оттуда на работу хоть на все стороны света!
Хаим переглянулся с женой в который раз за это утро, она молча кивнула и, потупив взгляд (она не умела скрывать отвращения на лице при взгляде на этих) пошла вместе со своей семьёй в последнюю надежду.
Надежда качнулась и оборвалась в каждом сердце, когда в душном товарном вагоне стало нечем дышать. Негде было даже вытянуть ноги – стояли. Сбились в духоту и в какую-то общую тишину.
Никто не проронил в их вагоне и звука в первый час. Несмотря на то, что ехали они прочь из своего загнанного и униженного мирка триумфа не было. Царило общее подавленное состояние и такая же общая тишина.