Решив, что чтение дневников отнимет у меня все силы и что скорее всего я расстроюсь, я лишь пролистала их и отложила на столе. Пусть они останутся вишенкой на торте к завтрашнему дню. А теперь настало время третей, последней коробки.
Сделав несколько глотков уже остывшего чая, я принялась выкладывать содержимое третей коробки. Оно меня удивило. Я вытащила на стол старый кассетный магнитофон и такой же старый фотоаппарат. Наряду с любимым занятием отца вырезать фигурки из дерева, он настолько же сильно, если не больше, любил фотографировать. Однако вместе с его исчезновением, из дома исчез его фотоаппарат и все проявленные им фотографии. Я думала, что уж его-то он точно забрал с собой, но оказывается, все это время он лежал здесь, пылился и умирал.
Зенит. Я не особо разбиралась в фотографии и в фотоаппаратах, но интуитивно понимала, что этот экземпляр для своего времени, был весьма хорош. А сейчас и вовсе наверняка раритет и в каком-нибудь антикварном магазине стоит не малую сумму денег. Я повертела его в руках, понажимала на кнопки, но фотоаппарат не оживал. Собственно, другого я и не ожидала. Сделав одно неловкое движение, я случайно открыла крышку, в которой обнаружила пленку. Доставать ее оттуда не решилась, потому что боялась навредить. Вдруг она не пуста? Внезапно в груди задребезжало что-то теплое и мягкое: появилась надежда.
Мама ведь и, правда, ничего не оставила от папы, за исключением этих коробок, о существовании которых я узнала буквально пару месяцев назад. Там, в городской квартире, от него не осталось ничего: ни совместных фотографий, ни книг, ни фигурок из дерева, хотя я помню, что они занимали несколько полок в шкафу. Мама жестоко обошлась с памятью об отце. Спустя столько лет и моя стерла его лицо. Остался лишь образ и теплые ощущения.
Я зевнула: ночной успокаивающий чай дал о себе знать. Становилось прохладно, и спасти от подступающего холода могло только толстое шерстяное одеяло. Решила, что завтра снова все пересмотрю и с утра обязательно засяду за чтение дневников отца.
Выключив свет и закрыв за собой дверь, я отправилась в свою комнату. Здесь было теплее, чем в кабинете отца. Мне пришлось потревожить спящую кошку, которая устроилась на моей кровати: стоило только чуть откинуть одеяло, на котором она спала, как она сбежала. Но совесть меня совсем не мучила, так как я знала, что все равно этой недотроге станет холодно и она вернется.
В ту ночь мне впервые за много лет приснился папа. Это была картинка из детства: все в теплых желтых тонах, словно кино на старой пленке. Я, совсем кроха, сижу у него на коленках и верчу в руках деревянную лошадку, которую только что смастерил для меня отец. Он что-то говорил мне, но я не могла разобрать что, но что-то, что меня очень смешило. А потом я потянула лошадку в рот и попыталась откусить ей голову. Держа во рту фигурку, я улыбалась и смотрела на папу и вместо его лица видела лишь мутное пятно.
Глава 2
Что-то трезвонило уже третий раз. Или, может, даже четвёртый или пятый. Мне было бы всё равно, если бы этот звук не застрял в ушах и не мешал продолжать спать. Но меня словно бы изгоняли из дымки сна, включая одну и ту же противную мелодию.
Сначала открылся левый глаз, а потом правый. Одеяло лежало на полу, скомканное, будто кто-то ночью устроил на нём вечеринку. Подушка у лица оказалась чуть влажной: вероятно, спала я крепко. Мне было очень холодно. Клянусь, что при выдохе можно было узреть клубки пара. Тело было тяжёлым и совсем не хотело вставать, разве что только поднять одеяло и накрыться с головой, возвращая тепло. Подумав, что это лучшая идея, я, не отрываясь от постели, попробовала дотянуться до него рукой, но не получалось. В итоге я просто свалилась на пол.
Это подействовало отрезвляюще.
- Ладно, уговорили. – Пробурчала я себе под нос и встала с пола.
Кто-то очень настойчиво пытался дозвониться до меня. Пока шла к телефону, я даже не могла себе представить, кому я понадобилась в такой ранний час.
- Кстати, сколько времени?
Я любила разговаривать сама с собой. Отчего-то так меньше ощущалось одиночество. При этом я никогда не считала это отклонением от нормы. Размышляя вслух, многое становится понятным. И так проще, чем элементарно вести дневник. Или всё дело в том, что я попросту была ленива, чтобы писать что-то на бумаге.