- Знаешь, перед тобой я тоже не обязана отчитываться.
- Или у тебя просто не поднялась рука на вещи, которые были для него дороже прочих?
Она молчала. Я знала, что задела её. Если направить её же яд против неё, она тут же теряется, превращается в жертву, которую все хотят обидеть. После недолгого молчания она заговорила:
- Я попросила бы тебя сообщать мне, если вдруг решишь снова совершить какой-нибудь безрассудный поступок. Всё же я твоя мать и ты мне не безразлична, хоть у нас и есть некоторые сложности между собой.
Она словно бы пошла на перемирие. Тактика у неё такая, оставлять за мной последнее дурное слово, а за собой нечто благородное и материнское, чтобы надавить мне на совесть, чтобы я ощутила себя ужасным человеком. Какое-то время я даже сама начала так думать – что я ужасна, что ничего хорошего в жизни не заслуживаю, что есть в мире только один человек, который может меня любить – она.
- Даже не представляю, как ты там живёшь, - продолжила она. – Этот дом, он же… дырявый. А камин вообще в рабочем состоянии? А еда? Да там даже магазинов нет.
- Мам, всё нормально.
- А деньги-то у тебя есть? Ты ведь бросила работу.
- У меня всё есть. Я бы не бросала работу, если бы у меня не было запасных вариантов.
Это правда. Я вышла в свободное плавание и начала заниматься тем, что мне действительно нравилось – переводить на заказ статьи, инструкции, разные тексты на английский. При этом я могла заниматься этим в любой точке мира. Денег выходило хоть и немного, но на самое необходимое хватало. Собственно, как оказалось, этого необходимого может быть не так уж и много. Плюс ко всему у меня оставались некоторые сбережения со старой работы – всего три месяца назад у меня была одна из самых высоких зарплат по городу, а тратить заработанное просто не хватало времени. Но и жертвы тоже были большие – работать экономистом в одной из крупных компаний страны требовало огромных нервов и сил, отчего у меня просто не оставалось жизни. Своей жизни.
- Ладно, мне пора.
- Что? Так быстро?
- Да, соседи едут в город за продуктами. Мне тоже с ними было бы неплохо поехать, - соврала я, поняв, что продолжать разговор бессмысленно.
- Хорошо. Если тебе понадобятся деньги, ты можешь обратиться ко мне.
Я нахмурилась. У матери всегда был только один больной вопрос в жизни – деньги. Она считала буквально каждую копейку, а за потраченные на меня средства я расплачивалась крокодильими слезами. Так что в финансовых вопросах мама – последний человек, к которому я бы обратилась. Честно сказать, проще пойти просить милостыню, чем просить её. Но ей ответила лишь:
- Хорошо, спасибо.
- Целую. Береги себя.
- Ты тоже.
Отбой.
Засунув в карман штанов телефон, я с облегчением выдохнула. Мне всегда тяжело было с ней разговаривать. Не знаю почему, но до сих пор ощущала на себе её влияние. Я с ней редко общалась, но при этом никогда не могла вообще исчезнуть из её жизни, если уж она сама не могла исчезнуть из моей. Можно было бы сменить номер телефона, переехать туда, до куда она не смогла бы добраться до меня, но ничего из этого я не сделала. Всё ещё продолжаю оставаться в поле её зрения, хоть и на дальнем расстоянии. Как жаль, что у меня никогда не было нормальных отношений с матерью.
Чайник, наконец, закипел. Я принялась пить сладкий кофе и раздумывать о своей жизни. Такое уж себе занятие с утра. Но разговоры с матерью ни на что хорошее меня не вдохновляли– только загоняют внутрь себя, в свои самые глубинные страхи и тревоги; в ощущение ничтожности собственной жизни.
До исчезновения отца всё было более-менее нормально. У меня был защитник, который оберегал меня от раздражённости и злости матери, а когда его не стало, защита кончилась, и я начала получать по полной программе. Ей было всё равно, что я ребёнок и что вымазать одежду, играючи на улице, это нормально или если я чего-то не понимала с одного раза, нужно было лишь объяснить ещё, а не хвататься за ремешок или ставить на коленки, на гречку, на всю ночь. Казалось, она вымещала на мне всю злость на отца, который просто куда-то ушёл. Она считала, что я его отродье и зачастую прямо говорила, что лучше бы я не родилась. Мне, кажется, было лет двенадцать. Разумеется, я выросла тихой и закомплексованной девочкой, которая перестала доверять людям и верить в любовь. Я выросла девочкой, которая потеряла своё «я» в чужих словах, мыслях, поступках, стала лишь накопителем чужой информации.