Он попытался дать бой Уварову на партийном бюро, где разбиралось его «дело» о сокрытии ареста отца, но было уже ясно, что и здесь Вохминцев не добьется успеха. Это была отчаянная контратака с гранатами против пушек и танков, против превосходящих сил противника (Уваров сумел склонить на свою сторону тех, кто имел здесь решающее влияние), отчаянная попытка удержать свои позиции ценою каких угодно потерь. На этот раз поражение было не только психологическим, но и моральным. Вохминцева исключили из партии.
Так, по крайней мере по внешнему сюжету, кончается тихая война между Сергеем Вохминцевым и Аркадием Уваровым, двумя бывшими офицерами, студентами одного вуза, членами одной партийной организации и тем не менее непримиримыми врагами. Справедливость растоптана, зло торжествует.
Мы знаем, какие обстоятельства способствовали в те годы (а это был 1949 год) подобной развязке, — нарушение ленинских демократических норм жизни, кроме, разумеется, превосходного, поистине артистического умения зла рядиться в одежды добродетели.
Но, помимо внешнего сюжета, в прозе Юрия Бондарева всегда ощутимо глубинное течение. Это психологический подтекст, дающий опору нравственным принципам, которые с такою последовательностью и страстью писатель утверждает еще начиная с военных повестей.
Его Вохминцев — это, по сути характера, командир батареи Ермаков из повести «Батальоны просят огня» в его мирном продолжении, это капитан Новиков из «Последних залпов», а потом еще и Княжко — из «Берега» — тоже в их продолжении… Да, он из тех, любимых, персонажей Бондарева, его артиллеристов, его лейтенантов и капитанов, которых отличает высокая человечность, благородство, совестливость, нравственный максимализм. Как ни парадоксально звучит такое утверждение, это подлинные интеллигенты на войне, несмотря на жесточайший характер битвы, несмотря на кровь и смерть товарищей, несмотря на пылкую молодую страсть: она корректируется скорым повзрослением.
Вот почему, прослеживая характер Сергея Вохминцева в романе «Тишина», сопереживая ему в самые драматические моменты жизни, вникая — вместе с автором — во внутренний мир этого человека, мы не сомневаемся в его конечной победе над Уваровым, в победе справедливости, в победе добра над злом, то есть в моральной победе. К этому ведет и логика характеров, и логика обстоятельств, и лучики надежды, проникающие в атмосферу демагогического угара, лучики понимания и сочувствия Сергею, и его страстное желание освежить, взбодрить себя работой до седьмого пота.
И, конечно, эту веру укрепляют параллельные сюжеты, данные в развитии образы Константина Корабельникова, сестры Сергея, удивительно чистой, прелестной в своем юном максимализме, в своей запальчивой, угловатой непримиримости к малейшей фальши Аси. Если Константин совершает эволюцию от легкого и легко приспосабливаемого скольжения по жизни к ее иному пониманию, к осознанию нравственной ответственности перед людьми, перед обществом за себя, за свои поступки, за Асю, которую он нежно и преданно любит, и любовь сыграла немалую роль в том, что он стал иным, что обнаружил и проявил лучшие черты характера, заложенные в нем, если Ася, расставшись с юношеским ригоризмом, приходит к мудрому пониманию жизни, сохраняя при этом неприкосновенными нравственные принципы семьи Вохминцевых, то в этом мы, читатели, тоже видим конечное торжество справедливости.
Третья часть романа — это отдельная повесть, она таковой и была вначале и публиковалась под названием «Двое». Но она продолжает основную его мысль, его идею утверждения высокой нравственности, противостоящей фарисейству, лжи, лицемерию и демагогии.
Бондарев не приводит своих любимых героев к торжеству справедливости и тем самым не ориентирует на легкую победу, дает понять и нам, читателям, что зло многолико, и хотя ему в новых обстоятельствах жизни все труднее приходится скрывать свою подлую, античеловечную сущность, но только общими усилиями честных людей, их неуступчивым отношением ко всякой лжи, лицемерию, двуликости можно в конце концов побороть его.
После военных повестей в романе «Тишина» Юрий Бондарев как художник предстает как бы в новом качестве, на новом этапе зрелости, уверенным в себе и своих силах. Если в первых повестях кое-где еще можно было ощутить усилия автора в придании отрывку, эпизоду или всему произведению законченности, совершенства, ощутить некоторые психологические пробелы, то в «Тишине» писатель с блеском раскрывает «диалектику души» главных персонажей романа, наряду с дорогими его сердцу бывшими офицерами создает удивительной чистоты, обаяния, скрытой женственности образ Аси, достигает органичнейшего слияния слова и жеста. Письмо его становится еще более плотным, психологически насыщенным, романное мышление позволяет раздвинуть рамки повествования за пределы сюжета.
С точки зрения не тематической, а именно романной (композиционная структура, сюжетные пересечения, масштаб событий), «Тишина», думается, стала успешной пробой сил и перед первым военным романом — «Горячий снег» (1969). В военных повестях Бондарев — баталист и психолог — редко выходил за пределы арт-взвода, батареи. В «Горячем снеге» он показывает войну в трех разрезах. Это батарея лейтенанта Дроздовского, штаб армии, которой командует генерал Бессонов, и Ставка Верховного главнокомандующего. Панорама войны (а в основу сюжета положен бой под Сталинградом) таким образом расширяется, с годами и зрелым опытом, новым знанием приходит умение видеть и изображать события мирового значения в исторической перспективе, давать им философское осмысление. Бондарев в «Горячем снеге» — не только писатель-баталист, писатель-психолог, знаток солдатской души, военного быта, это еще и мыслитель. Человек на войне поставлен у него в «контекст» мировых событий, ибо битва под Сталинградом стала поворотным моментом не только второй мировой войны, но и истории.
Разумеется, в романе «Горячий снег» есть бондаревские артиллеристы (я уже назвал лейтенанта Дроздовского), но принципиально новыми для него являются образы генерала Бессонова, члена Военного совета Веснина и, конечно, — Верховного главнокомандующего. И опять-таки не сами по себе образы высокопоставленных военачальников имеют большое значение (хотя образ комиссара Веснина действительно покоряет своею человечностью, большой внутренней правдой), а их роль в философской концепции романа, где сшибка двух миров осмысливается с точки зрения ценности человеческой жизни, борения добра и зла и нравственной правомерности насилия над злом во имя торжества справедливости.
Роман «Берег» (1975) непосредственно предшествует «Выбору» (1980). Героя этого романа Бондарев ввел в писательскую среду. Нельзя, разумеется, при этом отождествлять образ писателя Никитина из «Берега» с его автором, писателем Бондаревым, но, как часто бывает в литературе, многие дорогие автору мысли он доверяет наиболее близкому ему персонажу. И Никитин в романе Бондарева действительно близок автору, это легко почувствовать и понять, читая произведение.
Некоторые критики, анализируя роман «Берег», выделяют из него военные эпизоды, считая их высшим достижением писателя. Надо отдать должное, возникающие в памяти Никитина эпизоды минувшей войны, уже в ее последней фазе, раскрывающие высочайшую— до самопожертвования — человечность советского воина в образе лейтенанта Княжко, относятся к лучшим страницам современной прозы. Но в этом романе, мне думается, нельзя не видеть и остросовременных проблем — поисков путей, которые бы помогли преодолеть вражду и недоверие между людьми, народами и государствами, помогли утвердить веру и надежду людей на лучшее будущее, помогли утвердить социальную справедливость. Эти проблемы находят художественное воплощение в сюжетных перипетиях, связанных с поездкой Никитина в ФРГ, в диалогах, в столкновении характеров и в самих характерах основных персонажей. И надо, видимо, особо отметить, что актуальность у Бондарева ни в какой степени не конъюнктурна, она теснейшим образом связана с фундаментальными (а чаще мы называем их вечными) вопросами человеческого бытия.