Лоренцо Гиберти [о Джотто].
Он принес новое искусство, отошел от грубости греков. Чрезвычайно возвысился он в Этрурии. Им были созданы выдающиеся произведения, в частности, в городе Флоренции и во многих, других местах. Многочисленные ученики по учености сравнялись с античными греками. Видел Джотто в искусстве то, что другим было недоступно. Он принес естественное искусство и вместе с тем утонченность, не выходя из мер (non uscendo delle tnisure). Он был весьма опытен во всех видах искусства, он был изобретателем и открывателем великой науки, которая была погребена около 600 лет назад. Когда природа хочет что-нибудь допустить, она это допускает не скупясь. Джотто был плодовит во всем, работал… фреской на стене, работал маслом, работал на доске.
Флоренция подымала своих художников на такую высоту требований, какой не знали художники, родившиеся в глухих провинциальных городках. Только в ней могло воспитаться такое тяготение к монументальности, какое было у Мазаччио.
В справедливо прославленных фресках в церкви Кармине Мазаччио одним усилием гения воскресил после Джотто монументальную живопись и тем утвердил право Флоренции на первенство в искусстве кватроченто…
С той минуты, когда это героическое представление о человечестве было запечатлено на стенах Кармине, искусство кватроченто не могло уклониться от пути, который спустя столетие привел к Микеланджело.
Вазари.
Много месяцев срисовывал он в церкви Кармине картины Мазаччо и так правильно копировал эти творения, что художники и другие люди дивились его искусству.
Из мастеров прошлого его внимание привлекли к себе Джотто и Мазаччо, иначе говоря, те живописцы, которые культивировали монументальную, пластическую, весомую форму и чей скупой художественный язык был лишен каких-либо внешних прикрас. Копируя отдельные фигуры из их фресок, Микеланджело наделяет воспроизводимые им образы чертами еще большей мужественности, почти граничащей с суровостью. В этих ранних рисунках, выполненных пером, уже чувствуется прирожденная рука скульптора.
Вазари.
…По мере того, как рос Микельаньоло, росли и его способности настолько, что Доменико дивился, видя, как творит он произведения совсем не по-юношески, ибо не только побеждал он других учеников, которых было у Доменико немалое число, но много раз приближался и к произведениям, сделанным самим мастером. Случилось однажды, что, когда один из юношей, обучавшихся у Доменико, срисовал пером с рисунка Гирландайо несколько одетых женщин, Микельаньоло схватил этот лист и пером более толстым очертил одну из женских фигур новыми и более правильными линиями. Удивительно видеть, как отличаются друг от друга эти две манеры и каковы дарования и верность глаза у юноши, столь смелого и пылкого, что духу у него хватило исправлять творения своего учителя.
Кондиви.
…Однажды Граначчи повел его в сад Медичи в Сан Марко. В этом саду Лоренцо Великолепный, отец папы Льва, человек, выдающийся во всех отношениях, собрал много античных статуй и других фигур, которые ему нравились. Когда Микеланджело увидел и оценил их, он… никуда больше не ходил, а целые дни оставался там, как в лучшей школе искусства, и копировал…
Сады Лоренцо
Счастья хочешь, — счастлив будь!
Нынче, завтра — неизвестно.
Вазари.
…В те времена у Лоренцо Медичи Великолепного в его саду на площади Сан Марко служил скульптор Бертольдо, не столько в качестве стража и хранителя многочисленных прекрасных древностей, которые тот скопил и собрал здесь, не жалея расходов, сколько из желания Лоренцо создать школу искусных живописцев и скульпторов и поставить их главою и руководителем вышеназванного Бертольдо, бывшего учеником Донателло. И вот Лоренцо, питая величайшую любовь к живописи и скульптуре и огорчаясь тем, что в его время не встречалось знаменитых и благородных скульпторов… решил, как я и сказал, основать школу и просил Доменико Гирландайо, если в его мастерской имеются способные ученики, прислать их к нему в сад, где он даст им навыки и образование, прославляя и себя, и его, и свой город. Вследствие этого Доменико, в качестве лучших учеников, вместе с другими, послал к нему Микельаньоло и Франческо Граначчи. И вот отправились они в сад и увидали, что молодой Торриджано деи Торриджани копировал в глине какие-то статуи, данные ему Бертольдо. Видя это, и Микельаньоло из соревнования вылепил их несколько, а Лоренцо, видя его прекрасное дарование, навсегда его отметил; приободренный этим, через несколько дней принялся он копировать в мраморе имевшуюся там античную голову Фавна, старого и морщинистого, с отбитым носом и смеющимся ртом; и хоть никогда Микельаньоло в руках не держал ни мрамора, ни резца, подделка удалась ему так, что Великолепный изумился…
Кондиви.
Он приказал дать ему хорошую комнату, предоставив ему все удобства, которых он хотел, и во всем, и в частности за столом, обращался с ним, как с сыном. К столу Лоренцо, как и подобало у такого человека, ежедневно приглашались люди наиболее знатные' и высокого положения. И обычай был таков, что те, которые оказывались там при начале трапезы, усаживались около Лоренцо сообразно своему рангу и уже не уступали своего места, кто бы ни пришел потом. Поэтому неоднократно случалось, что Микеланджело сидел выше сыновей Лоренцо и других почетных особ… которые украшали стол своим присутствием. Все они ласкали Микеланджело и поощряли его в благородных занятиях.
Медичи часто приглашал к себе юного скульптора, чтобы порадоваться, глядя на его восторг, и показывал ему геммы, медали и всякого рода древности, которые он собирал.
Со своей стороны, Микеланджело каждый день преподносил ему какое-нибудь новое свое произведение. Полициано… был также в числе гостей Лоренцо. Он любил смелый гений Микеланджело, непрестанно понуждал его к работе и всегда умел подсказать ему какой-нибудь новый замысел.
Здесь, в самом сердце итальянского Возрождения, мальчика окружают коллекции антиков, он слушает поэтические произведения, присутствует при философских диспутах великих платоников — Марси-лио Фичино, Бенивьеви, Анджело Полициано. Они увлекли его.
Что же она представляла собой — эта платоновская академия на берегах Арно? Не школу, не научное учреждение, связанное уставом и определенными функциями, а свободное общение друзей, что интересовались платоновской философией и собирались вокруг Марсилио Фичино — центра всего движения.
Здесь мы находим лиц самых различных общественных состояний, возрастов и занятий… Лоренцо был одним из самых горячих участников этих дружеских бесед, таким же был и ученый архитектор Леон Батиста Альберти, и поэт-платоник Бенивьеви, и поэт (вовсе не платоник!) — Полициано, наряду с поэтами, риторами, с гуманистами — политические деятели, юрисконсульты, священники и монахи, купцы и врачи… Но среди всех явно вырисовывается характерная и благородная фигура графа Пико делла Мирандола.