— Мой также! — воскликнул Тито Вецио торжественно и вместе с тем с горечью… — Я, в свою очередь, прошу тебя, Луций Корнелий Сулла, выслушать то, что говорит мне мое сердце. Не знаю, как будут судить тебя твои сторонники, это, конечно, зависит только от того, насколько тебе удастся осуществить этот злодейский замысел. Может даже когда-нибудь тебя назовут великим — кто знает? Но истинные патриоты и сама история не могут восхвалять человека, который избрал средством для достижения своей цели грабеж, убийство и насилие, человека, который хочет погубить взрастившее его государство ради корыстных интересов, пролить реки крови и заслужить проклятие потомков. Ты хочешь подчинить своим интересам гнусные инстинкты толпы: алчность, зависть, злобу, месть, тщеславие… а потом держать весь народ в своем железном кулаке, о, я отлично тебя понял, Сулла. Но дело, затеянное тобой, ведет к гибели отечество и свободу, принесет лишь бесчисленные жертвы, всеобщее разорение и будет проклято на страницах истории.
В пылу негодования Тито Вецио не замечал, что время от времени Сулла улыбался, скорее с ехидством, чем с иронией. Буря негодования захлестнула душу будущего тирана Рима, но по внешнему виду этого нельзя было сказать. С ледяным спокойствием он спросил, обращаясь к Гутуллу:
— Ну а ты, уважаемый Гутулл, быть может не разделяешь точку зрения своего молодого приятеля?
— Сулла, — твердо отвечал нумидиец, — я, кажется, никогда не давал тебе повода думать обо мне дурно. Для меня тирания вообще носит ненавистное имя — Югурта. Но все тираны, кто бы они не были, не могут ожидать от меня ничего, кроме ненависти и презрения.
Сулла и на этот раз улыбнулся, пожал плечами и что-то отметил на пергаменте, затем, обращаясь к гостям, очень любезно сказал:
— Надеюсь, на время ужина, дорогие друзья, мы позабудем о некоторых… противоречиях, которые, хочется верить, не помешают нашей будущей дружбе. Прошу вас пройти со мной в триклиний, где приглашенные на ужин, вероятно, уже заждались нас. Эта ночь должна быть посвящена только удовольствиям, а деловые вопросы подождут до завтра.
Все вышли из библиотеки. Сулла, пропустив гостей вперед, следовал за ними на некотором расстоянии.
— Не беспокойтесь, друзья мои, — цедил он сквозь зубы, — еще посмотрим, встретите ли вы завтрашний день живыми и невредимыми. Как я вижу, для вас хороший удар кинжалом гораздо убедительнее, чем вся моя логика. Ладно, у меня в запасе есть и такие аргументы. А жаль — оба способные и храбрые люди, в моих руках они могли бы быть чрезвычайно полезными для дела. Но, не моя вина.
— Ну что, ведь говорил же я тебе, что они не согласятся, — Аполлоний, спрятавшийся на время разговора, подошел к возвратившемуся в библиотеку Сулле.
— Значит ты все слышал?
— До единого слова.
— Они меня оскорбили, не так ли?
— Да, но что еще хуже, они узнали о всех твоих замыслах.
— Ты прав. С этих пор они будут моими врагами.
— И прибавь — опасными врагами.
— А между тем они могли бы быть мне очень полезными. Знаешь, два таких человека стоят целого войска.
— Ну, об этом теперь поздно говорить, надо на что-то решиться.
— Я уже решился.
— Тогда выдумай какой-нибудь предлог. Например напиши письмо сторожу Эсквилинских ворот, у которых затаились наши молодцы и попроси этих двоих передать его.
— Я действительно должен через эти ворота отправить в город оружие для моих гладиаторов.
— Прекрасно! Вецио ничего не заподозрит. Напиши письмо и мы его с ним отправим.
— А если наш план сорвется?
— Этого не может быть. Ведь им придется иметь дело с двадцатью самыми отчаянными гладиаторами школы Марка Феличе. Кроме того, мной предусмотрены все меры предосторожности. Если в это дело вмешаются квесторы убийств, можно будет использовать историю о любви и ревности.