3.
В ноябре, когда значительно похолодало, и на улице была уже почти зима, Половицын, натянув повыше меховой воротник пальто, возвращался после службы домой. Его нагнал Евгений Николаич. С ним они тоже уже порядком не виделись.
— Отчего же вы, мой друг, перестали посещать салон Москалевой? — Творогов заглянул в лицо Федору Матвеичу. — Аннушка даже пару раз справлялась о вас. Уж, не заболели-с, спрашивала.
— Да так-с, все не досуг, — пожал плечами Половицын. Уж больно не хотелось объяснять истинной причины своего исчезновения.
— А я вот, братец, добился своего. — Продолжал Евгений Николаич. — Сделал Татьяне Петровне предложение. Она согласилась. Сегодня буду просить у Петра Ивановича ее руки.
— Вот, как? — поднял бровь Половицын, — чтож, я вас поздравляю-с.
— Не изволите-ль сегодня вечером пойти со мной к Москалевым. Одному как-то боязно, — не расслышав поздравления, попросил Творогов.
— Ну, если просите, пожалуй, схожу с вами, — согласился Федор Матвеич, — Заходите за мной сегодня в восемь. Пойдем вместе.
В восемь вечера Федор Матвеич вышел из парадной своего дома. Поежился на морозном воздухе, огляделся по сторонам и сквозь сумерки заметил переминающегося с ноги на ногу, дожидавшегося его приятеля.
— Ну-с, Евгений Николаевич, пойдемте.
— Что-то страшно мне, Федор Матвеич. А вдруг, Петр Иванович откажется выдать Татьяну за меня? Так потом со службы придется переводиться, неудобно-с получится. Я почти полгода за их дочерью ухаживал, влюблял в себя. И вот, когда птичка в клетке и на все согласна, дело встало за согласием ее родителей.
— А вы то, вы то-с, сами как? — подозревая неладное спросил Половицын.
— Что я? — не понял Творогов.
— Вы, сами, любите Татьяну Петровну?
— Да к чему мне ее любить? Для того, чтобы на ней жениться, любить совсем не обязательно, — хихикнул в воротник Евгений Николаич.
Больше Федор задавать вопросов не стал. Оставшуюся дорогу он не проронил ни слова. Дошли до реки Мойки и Красного моста. Подул резкий ветер, пронизывая приятелей насквозь, заставляя кутаться в пальто еще сильнее. В сумерках Федор Матвеич не заметил подмерзшей лужи и поскользнувшись на ней, едва не упал и ударился головой о выкрашенные красной краской чугунные перила. Схватился обеими руками за толстый чугун. Ладони обожгло ледяным холодом, исходящего от молчаливого, безжизненного метала.
— Вы не ушиблись-с? — участливо поинтересовался Евгений Матвеич.
— Нет, повезло. Я тут подумал. Как это самоубийцы в эту пору держатся перед прыжком за перила? Они такие ледяные, что невозможно держаться за них. Может, они и передумывают прыгать, а руки леденеют от чугуна, невыдерживают и сами отпускают перила. Так и обрывается жизнь без шанса передумать.
— Экие вам мысли в голову приходят, — Творогов взял под руку товарища и увел поскорее с моста. — Право, скажете тоже. Вы точно не ушиблись? А то мне кажется, что после падения вы повредились головой, мой друг.
— Я даже не упал, — возразил Половицын и весь оставшийся путь они проследовали в полном молчании.
Перед входом в парадную Евгений Николаич заметно стушевался, выказывая некоторую нервозность. Поняв состояние приятеля, Половицын легонько подтолкнул его к входу. Татьяна Петровна, по всей видимости, уже подготовила родителей к предстоящему разговору, поскольку Москалевы ждали Творогова. Даже отец семейства был дома.