Услышанная нянюшкой Шлакк новость понемногу просачивалась в ее разум и наконец глаза ее стали большими как никогда.
— Нет, о нет, сударь!
— Да, о да, сударь! — отозвался Доктор. — Хотя Графиня в последнее время запрещает вам появляться у нее, тем не менее, нянюшка Шлакк, вас волей-неволей восстановят, ха-ха-ха, восстановят в весьма важном звании. Сегодня, если я не ошибаюсь, мне предстоит принять новехонького Гроана. Вы помните, как я принимал у Графини леди Фуксию?
Нянюшку Шлакк вдруг затрясло, слеза скатилась по ее щеке, она зажала ладони между коленями, едва не утратив равновесия на своем до крайности ненадежном насесте.
— Я помню все, сударь, до последней малости — все-все. Кто бы мог подумать?
— Точно так, — перебил ее доктор Прюнскваллор. — Кто бы мог подумать. Однако мне пора, ха-ха-ха, придется ссадить вас, нянюшка Шлакк, с моей коленной чашечки, — но скажите-ка мне, неужто вы ничего не знали о положении, в котором пребывает ее светлость?
— Ах, сударь, — сказала старушка, кусая себя за кулачок и испуганно шаря взглядом по коридору. — Ничего! ничего! Никто мне ни о чем не рассказывает.
— И при этом взваливают на вас всю работу, — сказал доктор Прюнскваллор. — Впрочем, вам это без сомнения нравится. То есть решительно без какого-либо сомнения. Ведь так?
— Ах, сударь, новый младенчик, спустя столько лет! Ах, я уже чувствую, как он пахнет!
— Хм? — удивился Доктор. — Ха-ха-ха, а вы, похоже уверены, что это будет он, а не она, дорогая моя госпожа Шлакк.
— О да, сударь, конечно он, сударь. Радость-то, какая! И его отдадут мне, сударь? Правда, мне, никому другому?
— Другого выбора нет, — сказал Доктор с живостью, не вполне приличной господину из благородных, и улыбнулся, широко и бессмысленно. Тонкий нос его смотрел прямо на нянюшку Шлакк, копна седых волос отлепилась от стены. — А как там моя Фуксия? Что-нибудь подозревает?
— Ах нет, не подозревает. Совсем ничего не подозревает, сударь, благослови ее Господь. Она же редко выходит из своей комнаты, разве что по ночам, сударь. И ничего не знает, сударь, потому как ни с кем не разговаривает, только со мной.
Доктор, сняв нянюшку Шлакк с колена, встал.
— Весь Горменгаст ни о чем другом не говорит, а Западное крыло погружено во мрак. Весьма, весьма и весьма странно. Няня младенца вместе с его сестрой блуждают во тьме, ха-ха-ха. Но не надолго, не надолго. Клянусь всяческим просветлением, совсем не надолго!
— Сударь? — остановила нянюшка Шлакк Доктора, уже собравшегося уйти.
— Что? — спросил доктор Прюнскваллор, разглядывая свои длинные ногти. — Что, дорогая моя госпожа Шлакк? Только быстро.
— А-а — как она, сударь? Как ее светлость?
— Здорова, как бегемот, — ответил Прюнскваллор и тут же пропал за углом, и нянюшка Шлакк, которая с приоткрытым ртом и все еще вытаращенными глазами поднимала с полу холодный поднос, услышала как шаги его, вприпрыжку, точно птичка, подвигающегося к спальне графини Гроанской, выбивают в далеком проходе изысканную дробь.
Пока госпожа Шлакк стучала в дверь Фуксии, сердце ее гулко колотилось в груди. Нянюшке Шлакк всегда требовалось изрядное время, чтобы усвоить следствия того, о чем ей рассказали, и сообщенное Доктором лишь теперь подействовало на нее в полной мере. Снова, спустя столько лет, стать нянькой наследника дома Гроанов — снова омывать беспомощные ручки и ножки, отглаживать крохотные наряды, выбирать кормилицу в Наружных Жилищах! Снова стать абсолютным авторитетом во всем, что касается бесценного малютки, — все это навалилось теперь тяжким грузом болезненной гордости на ее быстро бившееся сердце.
Чувства эти до того ошеломили ее, что приколотую к двери записку она заметила, лишь постучав в дверь дважды. Старательно сощурясь, она различила, наконец, то, что Фуксия нацарапала своим неизменным угольным карандашом.
«Не могу ждать до судного дня — ты такая КОПУША!»
Госпожа Шлакк подергала дверную ручку, хоть и знала, что дверь заперта. Оставив поднос и яблоки на коврике под дверью, она засеменила к себе, в комнату, где ей можно будет погрузиться в безмятежные грезы о будущем. Выходит, жизнь ее еще не закончилась.