Пока он оттарабанит в дверь, привлечет внимание отца и заставит того встать из кровати — еще десять. И на путь обратно до моей спальни Раган иф Регул потратит еще секунд пять.
Все это время я должен, во-первых, выживать, а во-вторых, не позволять Пайре бежать. Если отец застанет ее с занесенным надо мной шприцем в руке — это одно. Его содержимое будет уликой, доказывающей сговор и злой умысел.
Но если она ничего не сделает и скроется, то, по сути, это будет мое слово против ее. И на примере с Рианой уже было понятно, как в семье относились к тем, кто пытался меня убить. Тем более что статус Пайры был несравнимо выше, чем у моей тетки.
Было видно, что Гинта трясется от страха. От того, что перед ним была жена его хозяина. От того, что она была сильнее его в десятки раз. От того, что у нее в руке был неизвестный шприц.
Однако, стоило отдать ему должное, он не дал деру, а, наоборот, бросился на Пайру, уже освободившую одну ногу и теперь с силой дернувшую вверх другую, потеряв в этот момент равновесие.
Будь на месте Пайры настоящий воин, практикующий Поток для сражений, у Гинты не было бы никаких шансов. Как минимум те же пули Потока, усиленные уровнем Вихря, которые при должном умении можно было запускать, не шевеля ни единым мускулом, за пару мгновений превратили бы тело паренька в решето.
Однако Пайра никогда не тренировалась как воин. В отличие от клана Регул, клан Генуби, из которого она была родом, изначально подразумевал для девочек только две возможных судьбы: быть отданной в другой клан в рамках договорного брака либо стать управляющей какого-нибудь предприятия клана.
Пайра умела использовать Поток, разумеется. Но боевых техник не знала и драться не умела.
А потому у Гинты получилось, налетев на нее, опрокинуть стоящую на одной ноге женщину навзничь. Правда, хотя сражаться она и не умела, нечеловеческий уровень рефлексов прилагался к уровню Полного Штиля по умолчанию.
Так что Пайра не упала на спину, успев подставить руку. Ту руку, в которой находился стеклянный бутылек, из которого она набирала шприц.
Раздался тихий треск, после чего — сдавленный вопль боли.
— Сученыш! — рявкнула Пайра, взмахом руки отбрасывая Гинту в стену.
Парень, с гулким звуком врезавшись покрытый тонкими дощечками вагонки камень, осел на пол, не подавая никаких признаков жизни. А Пайра, вскочив и резким взмахом вытряхнув из руки осколки стекла, снова пошла на меня.
Ей, похоже, уже было все равно на последствия. В горящих яростью глазах читалось лишь одно: желание исполнить задуманное.
Однако вонзить в меня шприц ей снова не удалось. Прежде чем она нависла надо мной, ее шея наткнулась на еще одну нить, сплетенную на этот раз аж из пятидесяти паутинок и натянутую между вертикальных колонн кровати.
— Что за фокусы⁈ — прорычала Пайра, закашлявшись.
Взмахнув рукой вслепую, она нащупала почти невидимую полупрозрачную нить и резко дернула ее на себя, разрывая плод моих усилий силой пользователя Потока. Тем не менее, это был еще не конец.
— АБРАКАДАБРА, СУКА! — рявкнул я, изо всех сил отталкиваясь одной рукой от кровати и выбрасывая вторую прямо Пайре в лицо.
Ан к этому моменту уже вернулся ко мне. И теперь я мог призвать его снова, как и раньше, из любой проводящей Поток части тела. Плюс, ровно также, как я мог сделать его полупрозрачным, подавив утечку энергии из его тела, я мог и заставить его засиять ярче любой лампочки.
В полутьме спальни, освещаемой лишь неполной луной через окно, такая вспышка была по-настоящему ослепительной. Настолько, что Пайра аж отшатнулась, а у меня самого, даже не смотря на то, что значительную часть вспышки закрывала моя собственная ладонь, перед глазами заискрили разноцветные круги.
Не став дожидаться, когда в глазах прояснится, я крутанулся по кровати в обратную сторону, к стене. И, судя по деформации матраца, на который Пайра, похоже, поставила колено, вовремя.
А еще через секунду, когда мои начавшие приходить в норму глаза уже увидели приближающийся к моей груди шприц, в ушах раздался полный едва сдерживаемого гнева голос отца.
— Что это ты тут творишь, дорогая?
Пальцы Рагана сжимали руку Пайры, удерживая иглу шприца в тридцати сантиметрах от моей кожи. Тяжело выдохнув, я откинулся на подушку. Спасен.
Эм… неловко. Почему мне так неловко?
За небольшим письменным столом, на котором в творческом хаосе были разбросаны блокноты с моими записями, карандаши, линейки и прочий канцелярский материал, сидели трое: отец, мать и сын.