Дзинта унес брата в лазарет, забрав с собой шприц Пайры на анализ нашему домашнему врачу. Гинта выжил, но, кажется, у него было сотрясение. Впрочем, им в любом случае нечего было делать сейчас в моей спальне.
А вот мне… нет, понятно, что я был жертвой покушения и главным свидетелем. Но все равно ситуация была диковатой.
Отец сидел, сложив руки на груди, переводя пристальный взгляд с меня на Пайру. Та, с посеченной ладонью, обмотанной снятой с подушки наволочкой, делала вид, что оказалась тут совершенно случайно, усиленно пялясь в окно.
Она не собиралась начинать разговор, это было очевидно. А отец, судя по всему, пытался сейчас просчитать в уме, каких последствий ему ждать от каких своих решений.
Потому что, хотя перспектива потерять меня, на которого положили глаз в главной ветви, была неприятной, конфликт с кланом Генуби из-за обвинений в сторону Пайры ему, очевидно, тоже был не нужен.
Про то, что мы тут как бы были семьей и вроде как все должны были жить в мире и согласии, все давным-давно забыли. Впрочем, меня самого от этой концепции тоже теперь воротило.
Определенную ясность и понимание дальнейших действий должно было внести раскрытие содержимого шприца. Если там был смертельный яд — это одно. А если какое-нибудь снотворное — совсем другое.
Однако ждать результатов в любом случае нужно было минимум пару часов. И до тех пор, похоже, они собирались просто молча сидеть.
С одной стороны, я, как жертва, вполне мог бы тоже просто сидеть с недовольным и обиженным хлебалом. В каком-то смысле так даже было бы правильнее, поскольку молчание в такой ситуации было чем-то вроде механизма поддержания позиции.
Заговорил — значит показал, что по-другому не можешь, значит слабак. Ну, это очень утрированно, но смысл такой.
Однако Пайра сейчас, похоже, в принципе не собиралась говорить вообще ничего, даже если бы ее начали напрямую обвинять в попытке моего убийства. А отец либо был осторожен и не хотел делать поспешных выводов, либо, что в данном случае было почти тем же самым, оказался слишком большим ссыклом, чтобы что-то сказать.
Так что, по сути, у меня был карт-бланш на несение абсолютно любого бреда, и эти двое вряд ли хотя бы попытаются меня заткнуть, чтобы не показать друг перед другом свою слабость.
Ну, разумеется, бредить я не собирался. Наоборот, раз уж меня посадили с ними за один стол, в моих планах было по полной воспользоваться этой возможностью и вытянуть из того, что я едва не сдох, максимум пользы.
— Расставим все точки над Ё, — произнес я, нарушением тишины призвав на себя взгляды четырех удивленных глаз. Но, как и ожидалось, останавливать меня никто не стал. — Во-первых, я хочу сразу прояснить. Мне нечего терять. Мне глубоко насрать, что будет с кланом Регул и семьей иф Регул, со всеми моими братьями и сестрами, и тем более с вами, дорогие попытавшаяся убить меня мама, и ничего по этому поводу не собирающийся делать папа. И, более того, мне плевать, что будет со мной самим, особенно если напоследок я сумею вам обоим хорошенько поднасрать. Договорились? Можете не отвечать, вижу, что вы согласны. Теперь дальше. Во-вторых, ритуал, который я проводил, прошел успешно. Я создал проводника Потока, с помощью которого несколько минут назад избежал укола неизвестным шприцем. Можете познакомиться. Это — Ан.
На мою ладонь, выбравшись из нее же, взобрался пятисантиметровый паучок. Отец, пристально вглядевшись в Ана, кивнул, видимо каким-то своим мыслям.
Он знал о ритуале и его сути и должен был подозревать, что у меня получилось. Так что для него Ан не стал такой уж большой неожиданностью.
А вот Пайра, наверняка даже не подозревавшая, что я был занят какой-то там научной работой, при виде светящегося паучка округлила глаза на столько, что мне даже на мгновение показалось, что они сейчас выпадут.
— Во-вторых, моей работой, на которой основывается ритуал, заинтересовалась главная ветвь. Это для тебя, Пайра, если ты вдруг не в курсе. Они приказали отцу отправить меня в институт клана после моего совершеннолетия. В-третьих, если отец доложит об Ане в главную ветвь, в институте клана я стану скорее подопытным кроликом, без шансов на обретение какого-либо влияния.
На лбу отца после этих моих слов проступила длинная морщина. Похоже, об этом он не успел подумать. И по идее здесь ему бы и прервать меня, так как теперь ему уже не было вообще никакого резона вставать на мою сторону.
Однако отец в конце концов не благодаря одной только силе уже много лет занимал позицию главы семьи Иф. И сразу вслед за одним пониманием ему не могло не прийти другое: если я так спокойно об этом всем говорил, то у меня должно было быть еще что-то в закромах.