К тому же определённый эффект произвела речь отца в начале ужина, строгая и лаконичная, как и всегда, но при этом наполненная искренней горечью.
Правда, судя по этой же речи, Раган иф Регул скорбел не по той женщине, что нашли с перерезанными венами в их общей спальне, а по той, кого он когда-то встретил и в кого влюбился без памяти.
Цинично? Возможно. Но в данном случае у меня бы не повернулся язык как-то острить над этим. Тем более что теперь это был мой деловой партнер.
Однако ужин закончился, все сидевшие за десятком тяжёлых столов переместились в приемную залу, где обычно проводились разные приемы и рауты и о смерти Пайры все как-то резко забыли. Ну, или старательно сделали вид, что забыли.
По традиции поминальный вечер предполагался исключительно для ближайших родственников покойного. Более масштабное и официальное мероприятие почтения памяти, на которое смогут прийти все желающие, должно было произойти через несколько дней.
Так что за столом не было даже Ригана и Рианы. Только отец и мать Пайры, приехавшие из семьи ам Генуби, муж покойной, а также их с Пайрой тридцать девять детей.
Вообще детей у них было сорок пять, считая меня. Но двое из них служили на фронте и не смогли вернуться вовремя, один работал в институте клана, куда собирались отправить и меня, над каким-то секретным проектом, из-за чего не мог покинуть стен института, а ещё трое давно погибли.
В результате даже без лишних родственников и гостей народу было немало. Причём если не считать тех, кто ещё проходил свои «три года», ну и, разумеется, нас с Арханом, остальные могли не видеться друг с другом по многим месяцам и даже годам.
Потому поминки очень быстро превратились во вполне обычный светский вечер, с разговорами, обменом историями, смехом, хвастовством и прочим подобным.
Я, как и всегда на подобных мероприятиях, припарковался у стеночки с бокалом морса, и внимательно разглядывал толпу. И не просто так.
В отличие от прошлых раз, когда все присутствующие усиленно старались делать вид, что меня не существует, на этот раз ко мне так или иначе оказалось привлечено немалое внимание.
Во-первых, разумеется, было кольцо кошачьего глаза, завещанное мне и сейчас поблескивавшее с моего большого пальца. Во-вторых, была история о том, как отец защищал особняк от неизвестных вторженцев, таская меня за собой на энергии Потока. В-третьих, отправка на подработку на Львиную Арену, чего не удостаивались и многие более талантливые дети отца.
А ещё за ужином отец во время краткого «опроса» всех детей а-ля: «Как твои успехи?» — не проигнорировал меня, как делал это обычно, а спросил также, как и всех остальных, и внимательно выслушал историю о моём знакомстве с Нимпусом.
В теории в этом не было ничего такого, он никак меня не выделял и уделил ровно столько же внимания, сколько и остальным. Но в этом и было дело. Всем сразу же стало ясно, что по какой-то неизвестной причине младший и самый бесполезный сын неожиданно обрел некоторую благосклонность главы семьи.
Для чего отец это сделал, было понятно. Чтобы я стал его «партнером» в расследовании смерти Пайры не только на словах, но и на деле, мне, помимо хорошей соображалки и вырисовавшейся на фоне моего рождения тайны, необходимы были и сила, и определенное влияние.
Силу мне должен был дать Ан, это было скорее вопросом времени. Но вот насчет влияния все было куда сложнее.
Отец не мог начать закидывать меня деньгами, объявить любимым сыном, наследником, начать знакомить с важными людьми и так далее.
Во-первых, иф Регул по-прежнему оставалась побочной ветвью и вопросы с наследованием и всем подобным не решались в кабинете отца, а поступали из главной ветви. Все-таки помимо того, что глава побочной ветви должен был быть одарен в контроле Потока и достаточно умен, он также должен был быть лоялен клану.
Во-вторых, слишком резкая смена моего статуса могла спугнуть или дать ненужные намеки убийцам Пайры. С учётом того, что она с немалой долей вероятности растрепала им все о моём проводнике Потока перед тем, как ей перерезали вены, это могло оказаться чревато очень серьезными последствиями.
Ну и в-третьих, подобная смена отношения на сто восемьдесят градусов могла возмутить остальных детей отца, привыкших к тому, что я — никто и звать меня никак.
И как будто бы ему не должно было быть до этого никакого дела. Но ведь с их недовольством придётся столкнуться мне, а не ему.
Уравнивание нас всех, с другой стороны, привело не к возмущению, а к недоумению и интересу. И для затравки это было самое то.