Я едва удержался, чтобы не протянуть руку снова. Вместо этого кивнул, коротко, по-деловому.
— Хорошо. Но ты должен появиться на этой церемонии совершеннолетия. Осталось всего три недели. Иначе предложение отменяется.
Он фыркнул — слабая пародия на его обычный смех.
— Конечно, господин Лейран, как вам будет угодно.
«Господином» он перестал называть меня уже вскоре после того, как они с Мирой переехали в особняк. И хотя по прежнему очень меня уважал, наше общение стало куда более неформальным.
Так что такое обращение было на сто процентов шуткой. Я улыбнулся в ответ.
Как никому мне было известно, что одним из самых важных критериев в том, преуспеет ли Дарган в своем восстановлении, был правильный настрой. И тут, похоже, все было отлично.
Вдруг дверь в палату толкнуло с такой силой, что ручка оставила вмятину на стене. Мира застыла в проеме — ее грудь вздымалась, словно она бежала через весь город, а не прошла два коридора. Пальцы впились в деревянный косяк, оставляя на краске бледные царапины.
Я видел, как ее глаза нашли Даргана. Как губы задрожали, прежде чем сжались в тонкую ниточку. Как капли пота скатились с висков, смешавшись со слезами.
Ни слова.
Мое кресло скрипнуло, когда я откатился в сторону. Колеса замерли на мгновение — ровно столько, чтобы Дарган успел кивнуть. Его пальцы сжали край простыни, но лицо оставалось спокойным.
Я толкнул колесо, объезжая Миру. Ее рука дернулась, будто хотела схватить меня за плечо, но опустилась, так и не коснувшись.
Дверь закрылась за мной с глухим щелчком. До меня донеслись сдавленный всхлипы и слова Даргана: «Ну все, все, теперь все будет хорошо!»
**6-я сцена 6-й главы**
Пустой тренировочный зал гудел тишиной, нарушаемой только скрипом моих колёс по каменному полу. Я сбросил мундир на ближайшую скамью — пот уже пропитал спину под тонкой чёрной рубахой, загнал кресло в центр.
Подготовка к операции, написание фальшивых материалов, исцеление после пыток, операция по вживлению нитей в ноги… все это время мне было не до тренировок.
И, вернувшись, наконец, в еще пустой центр стажировки, ребята должны были приехать с фронта только через четыре дня, вторым делом, за которое я решил взяться после распаковки новых вещей, стала именно тренировка.
Нити выскользнули из ладоней словно бы даже без команды, будто Ан тоже рвался в бой. Первый манекен — деревянный, с облупленной краской — взорвался щепками от удара, пропитанного Буйством «остроты». Второй, обшитый кожей, я опутал за секунду, затем резко дёрнул. Голова отлетела, ударившись о стену с глухим стуком.
— Слишком медленно, — пробормотал я, заставляя нити изменить траекторию.
Третий манекен, укреплённый стальными пластинами, требовал другого подхода. Я запустил в него пять нитей одновременно, заставив их просочиться в щели доспехов. Хруст — и внутренняя набивка посыпалась на пол, как труха.
— Лучше.
Я закрыл глаза, сосредоточившись на ритме. Нить вправо — удар в солнечное сплетение. Нить влево — подсечка. Шаг назад (если бы я мог его сделать) — И…
Боль пришла без предупреждения.
Будто кто-то вогнал мне в бёдра два раскалённых клинка и провернул их. Мышцы свело судорогой, дыхание перехватило. Я вцепился в подлокотники, но пальцы тут же онемели.
— Чёрт!
Нити, только что послушные, как мои собственные пальцы, вдруг обмякли. Они беспомощно повисли в воздухе, будто мёртвые змеи, затем опустились на пол, подёргиваясь. Я попытался согнуться, но тело не слушалось — только прерывистые вздохи и холодный пот на спине.
— Ан… — прошипел я.
Паук внутри отозвался слабой пульсацией, но связаться с ним не вышло. Как будто боль перерезала и эту нить тоже.
Я упал вперед, едва успев выставить руки. Локти ударили о камень, но это было ничто по сравнению с огнём в ногах. Зубы сжались так сильно, что хрустнула челюсть. Где-то вдали грохнула дверь — наверное, дежурный услышал шум.
Но мне было плевать.
— Двигайтесь, — прошептал я себе, впиваясь пальцами в пол.
Пальцы дрожали, но подчинились. Сначала ладони. Потом руки. Я подтянул тело, с трудом перекатываясь на спину. Нити лежали рядом, всё ещё безжизненные.
— Вот же…
Глубокий вдох. Выдох. Боль отступала волнами, оставляя после себя только ледяное онемение.
— Опять.
Дежурный так и не пришёл. Хорошо. Последнее, что мне нужно — чтобы посторонние увидели еще одно проявление моей слабости.
Я собрал нити обратно в ладони, чувствуя, как они медленно оживают. Первый манекен всё ещё валялся в щепках. Второй — без головы. Третий — выпотрошенный. Четвертый…