— Ты… не мой… сын! — он выплюнул эти слова вместе с кровавой слюной (десятки моих атак все-таки находили бреши в его нестабильной обороне).
Ананси дрожал на моем плече, его нити пульсировали слабым светом.
Когда Раган рванул на меня вочередной раз, я уже был готов. Его удар раскрошил мраморный фонтан, но я успел отпрыгнуть, одновременно выпуская Ананси вперед.
Паук выпустил не просто нити — а целую энергетическую сеть, насквозь пропитанную Потоком. Подготовка этой техники вынудила меня ограничиваться сравнительно простыми контрударами, ежесекундно рискуя пробитым черепом, но оно того стоило.
Сеть накрыла отца, затягиваясь, как удавка. Он принялся рвать ее, но, в отличие от обычных нитей, эти затягивались и срастались сами собой.
Тогда Раган, взревев будто дикий зверь, поднялся в воздух на энергии Потока и, пока сеть на нем продолжала стягиваться, устремился ко мне и сумел, прорвав своей перчаткой несколько звеньев, схватить меня за горло.
Его пальцы, обожженные тончайшими нитями едва ли не до костей, впились в шею. Мир поплыл перед глазами, окрашиваясь в черно-красные тона. Но я успел ударить ладонью ему в солнечное сплетение, выпустив почти весь оставшийся у Ананси Поток прямо в Ледник отца, дестабилизируя его энергию.
Он рухнул на колени. Ананси в последнем усилии восстановил сеть, используя стремительно покидающую тело отца энергию против него же.
— Сам… напросился… — прохрипел я, потирая шею, на которой наверняка остались четкие следы его пальцев.
Раган завалился на бок, тяжелый, как поваленный дуб. Его дыхание стало ровным, но глубоким — он не потерял сознание, но был обездвижен. Глаза, наконец, прояснились.
Вокруг нас лежали руины — исковерканные металлические конструкции, когда-то бывшие лавками обугленные растения, лужи воды и обломки мрамора.
Ананси слабо пошевелился на моем плече, его энергия почти иссякла. Я выпрямился, глядя на отца, который теперь смотрел на меня ясным — и бесконечно усталым — взглядом.
Тишина после битвы была оглушительной. Даже ветер стих, будто затаив дыхание. Вдалеке, за дырами в стенах, слышался треск пожаров, охвативших восточное крыло.
— Лейран… — прошептал отец. — Прости…
— Не хочу тебя слушать, пока ты в таком состоянии, — отрезал я, — Ты пришел в себя? Или мне ждать очередного нападения?
— Все в порядке, — выдохнул он. — Я себя контролирую.
Взмахом руки я развеял энергетическую сеть.
— Приходи в себя. И не забудь извиниться перед Найлой. Я буду ждать где-нибудь в той части дома, что ты не порушил.
С этими словами я развернулся и направился обратно в поместье, нашел уцелевшую комнату и тяжело рухнул спиной на кровать. Понятно, что сказанные Раганом слова стоило делить на пять, а то и на десять. Опьянение и неизбывное горе от потери почти всех детей и внуков разом — сложно было представить, что творилось в его голове и на сердце.
Тем не менее, после того, как Раган столько раз демонстрировал свою готовность и желание поддерживать меня во всем, что я действительно начал вполне искренне ему доверять и даже почти что признал, как настоящего отца, его слова были, мягко говоря, неприятны.
Особенно на фоне всего того, что мне сказал врач. Силы, которые я копил для разговора с отцом, чтобы спокойно и уверенно объяснить ему необходимость поездки в Холодную Звезду (я в любом случае намеревался запросить у королеского клана сведения, вытянутые из пойманных агентов, но почти не сомневался, что мне откажут), испарились как дым. И дело было не в сражении, как таковом.
М-да. А ведь так храбрился, чтобы не думать о том, что меня может ждать, если я не смогу найти технику белого шума. Что же, ладно. Все равно после того, что произошло, отец не решится пытаться меня останавливать или переубеждать. Так что силы на разговор особо не понадобятся.
Ощущая продолжающую стремительно нарастать усталость, я, тяжело вздохнув напоследок, закрыл глаза и почти тут же заснул. С учетом того, что я собирался начать действовать сразу после того, как вернусь из поместья иф Регул, вероятно, это был мой последний мирный сон на следующие месяцы, так что им стоило насладиться по полной.
Очнулся я, когда на улице уже было темно, лежа не поперек кровати, а по-нормальному — вдоль, и накрытый одеялом. В комнате тоже царил полумрак, разгоняемый лишь небольшим настольным светильником, выхватывавшим из черноты фигуру отца. Он сидел в кресле перед столом, развернув его в вполоборота, постукивая по столешнице одной рукой.