Через мутную пелену я видел Рагана. Ему было куда хуже, чем мне. Он не просто тяжело дышал — он умирал.
Его могучее тело, всегда бывшее воплощением несокрушимой силы, теперь било мелкой дрожью. Он попытался подняться с колена, но его ноги подкосились, и он тяжело рухнул на бок, успев лишь подставить ладонь, чтобы не удариться головой о пол.
Лицо покрылось мертвенной бледностью, а по вискам струился пот, смешанный с грязью. Сейчас он был пустой оболочкой. Передача ядра была не просто актом самопожертвования — она была актом самоуничтожения.
Он вывернул себя наизнанку, и теперь последствия настигали его. Он не просто потерял силу — он получил смертельную травму, от которой уже не оправится.
И в этот миг агонии, наблюдая за конвульсиями отца, я вдруг ощутил нечто новое. Новое ядро, хоть и слабое, всего лишь начальная стадия Вулкана, стабилизировалось.
Оно горело внутри меня, как крошечная, но невероятно плотная звезда. И эта стабильность дала мне нечто, чего у меня не было прежде — контроль.
Я мысленно потянулся к искаженным, мертвым каналам в своих ногах. Раньше я мог лишь сдерживать распространение Потока в них, ведя с ним бесконечную борьбу в переталкивание невидимой границы. И каждое использование Потока не для этой цели ослабляло мой «фронт», отодвигая его еще чуть-чуть выше.
Например, за бой с Раганом я потерял несколько дней жизни из-за того, что пришлось полностью переключить все ресурсы со сдерживания искаженного Потока.
Сейчас же, с новой силой, я смог создать не просто колеблющуюся пограничную линию, а самую настоящую крепостную стену. Словно заключить яд в свинцовый саркофаг.
Это тоже не было вечным решением. Искаженный Поток с каждым днем становился все сильнее и рано или поздно мне придется передвинуть стену, чтобы ее не прорвали накатывающие волны.
Но я провел быстрый мысленный расчет. Ранее у меня было лишь около четырех месяцев. Сейчас, с силой Вулкана, я мог сдерживать расползание искажения… почти год. Год. Целая вечность.
Более того, теперь использование силы поздней стадии Ледника и ниже, то есть без прибегания к взрывной мощи Вулкана, никак не повредит воздвигнутой стене. А значит я смогу применять Поток, не беспокоясь о последствиях.
Мой взгляд упал на Рагана. Он лежал неподвижно, лишь слабые подрагивания плеч выдавали, что он еще в сознании. Его жертва не была напрасной. Она купила мне время. И дала мне оружие. Теперь я мог идти дальше.
Я заставил себя подняться. Каждый мускул кричал от протеста, а новое ядро Вулкана внутри Ананси будто весило тонну.
Шагнув к отцу, я почувствовал, как холодное дерево пола уступило место липкой грязи, состоящей из пыли и его пота. Раган лежал на боку, его дыхание было поверхностным и хрипящим. Глаза теперь смотрели в пустоту, утратившие фокус.
— Вставай, — произнес я, и мой голос прозвучал хрипло. Мне пришлось наклониться, просунуть руку под его плечо. Его тело, всегда казавшееся недвижимой глыбой, было на удивление тяжелым и безвольным. Он попытался помочь мне, упереться, но его мышцы не слушались. Это была не просто слабость — это был полный упадок сил, развал организма, лишенного своего сердца. Мы поднялись с трудом, он почти всей массой оперся на меня, и я почувствовал, как дрожь из его тела передается моему.
Мы медленно, шаг за шагом, двинулись к двери. Он тяжело дышал мне в ухо, и каждый его выдох пахлом медью и усталостью. Я волок его больше, чем вел. Когда моя рука нащупала холодную железную скобу двери, я изо всех сил толкнул ее плечом.
Мы вывалились в коридор, и тут же из сумрака, словно из самой тени, возникла Найла. Ее поза была напряжена, как у готового к прыжку зверя, а в глазах горел знакомый мне стальной огонь.
— Ты согласился, — ее голос был тихим, но острым, как лезвие. — Впрочем, он бы все равно не принял отказа… — она подошла и провела ладонью по щеке Рагана. — Черт… что же ты наделал?
— Он сделал то, что должен был, — ответил я, переводя дыхание. — Теперь твоя очередь. Держи его.
Я переложил вес Рагана на нее. Она приняла его без единого слова, ее сильные руки обхватили его торс с легкостью, но в ее глазах читалось непонимание и тревога. Она смотрела на него, на этого поверженного титана, и не могла поверить.
Раган, опираясь на нее, поднял на меня взгляд. Его глаза немного прояснились, в них оставалась лишь бездонная усталость и странное спокойствие.
— Иди, — прошептал он. Его голос был поломанным, пустым, лишенным прежней мощи. — Иди и добейся того, что я не смог. Используй все. Ничего не жалей. Ни себя, ни других.
Это не было напутствием отца к сыну. Это был приказ полководца, передающего знамя. И в его глазах, помимо усталости, я увидел последнюю искру — не надежды, а одобрения. Благословение на жестокость.