Морриган помнила побелевшее от ярости лицо Конхобара. Еще бы, ведь бывшая воспитанница применила на нем запрещенное колдовство. Ирония заключалась в том, что меньше полугода назад Морриган еще работала под его началом.
Охотилась на колдунов-отступников… пока не стала одной из них.
– Ты же знаешь егермейстера, верно? – спросил Ник, изучая выражение ее лица.
– Думаешь, я провела пять лет в лагере и ни разу с ним не встретилась?
– Я пытался просто… Ладно, забудь.
– И что? Он?..
Ник кивнул.
– Конхобар мертв.
Морриган опустилась на стул, даже не пытаясь скрыть потрясение. Конхобар, суровый мастер-охотник, на лице которого никогда не гостила улыбка, не говоря уже о том, чтобы там прописаться, казался неуязвимым. Незыблемым.
– Точно? – недоверчиво спросила она.
– Их всех – и охотников, и егерей – опознали по личностным татуировкам.
– Подожди, что? А тела и… лица?
Ник нахмурился, углубляя складку между бровями.
– Среди них были твои друзья?
Морриган медленно покачала головой. Рука непроизвольно метнулась к горлу, будто могла каким-то образом прогнать возникший там ком.
– В лагере не дружили.
«Разве?» – возразил внутренний голос.
Словно и не ее голос, но до боли знакомый. Даже сейчас в нем чувствовался смешок.
– Почти не дружили. Приятельствовали, коротали редкие минуты отдыха, флиртовали, спали друг с другом… но до дружбы или любви дело обычно не доходило. Учеба была тяжелой, от зари до зари, а наши наставники, воспитанные Конхобаром егеря – требовательными и жесткими. После обучения начиналась работа в группах, и каждый хотел стать лучшим наемником Ирландии. Получать сложные заказы, быть тем, кого в особых случаях вызовет Трибунал. К тому же мы, молодняк, первое время работали вместе со старшими, опытными охотниками. Я думаю, ты догадываешься, что за этим скрывалось.
– Постоянная конкуренция и конфликт поколений.
Морриган кивнула.
– Несколько людей знали о том, кто я такая. Но если бы о моей полуночной сущности проведали остальные… Они бы играли с моей головой как с мячом, лишь бы побыстрее принести ее Конхобару.
«Но один-единственный человек знал все мои тайны. И всегда верил в меня».
Они помолчали. Морриган нарушила тишину:
– Их изуродовали, верно? Поэтому ты спросил меня про друзей?
– Уродство – это пара шрамов на некогда гладкой коже, – тихо отозвался Ник. – Их же превратили в кровавое месиво.
– Расскажи мне, что именно там случилось, – потребовала Морриган, откидываясь на спинку стула.
Неважно, какими ужасными будут подробности. Она должна знать все.
– От некоторых охотников осталась лишь кожа – кто-то будто выел их внутренности. Кости других чьи-то мощные руки, лапы или чары перемололи в порошок. В пыль. Да и егерям и егермейстеру крупно не повезло – их буквально растерзали на части. Хотя в этой ситуации везение – весьма относительное понятие.
– Размолотые в пыль кости, разодранные в клочья тела… Больше похоже на диких зверей, чем на жаждущих мести колдунов-отступников. Или, что вероятнее всего, на существ древней крови.
– Я ничего не говорил об отступниках, – заметил Ник.
– Это было первым, о чем подумала я, когда ты сообщил о нападении на лагерь. Мы всегда опасались, что это может когда-нибудь произойти.
Морриган помассировала виски, чувствуя зарождающуюся внутри тупую боль.
– Ты сумел обнаружить След?
Как заявила однажды сияющая от гордости за друга Клио, Николас Куинн считался одним из лучших следопытов Кенгьюбери. Отступников, пойманных им с помощью сотканного из тэны Следа, оказалось достаточно, чтобы уже в двадцать три года его назначили младшим инспектором Департамента.
Если учесть громкую поимку Колдуэлла и целеустремленность Ника, до старшего ему уже недалеко.
– Обрывки Следа, – хмуро сказал Ник. – В лагере тэны предостаточно, а вот за его пределами – практически нет.
– Значит, кто-то из колдунов его развеял, – поморщилась Морриган.
– Но я обнаружил кое-что другое. На одной из стен форта кто-то оставил надпись кровью…
– Кровью жертв, надо полагать? – Она стиснула зубы.
Ник кивнул.
– И что там было написано?
– Всего два слова: «Дикая кровь».
Что это? Вызов всем тем, кто зовет живущих не по правилам существ древней крови дикими? Или некая угроза, предупреждение – мы дикие, вам нас не остановить?
Поблагодарив Ника за новости (какими бы трагическими они ни были), Морриган разорвала связь.
Какое-то время она нервно мерила шагами пространство спальни. Попыталась вернуться к изучению мемокардов с донесениями шпионов Доминика о том, что творилось в Пропасти. Однако глаза бездумно скользили по строчкам, а написанное не желало отпечатываться в памяти. С каких пор она стала сентиментальной? Хотя Клио, наверное, назвала бы это просто человечностью.