Оккор прошел мимо них, направляясь к лагерю.
— Приходи скорее, ткач. Ты можешь поделиться парой слов, пока мы пережидаем надвигающийся дождь. Тогда мы узнаем, падают ли твои слова быстрее, чем капли дождя.
— Потребуется настоящий шторм, чтобы превзойти меня, Оккор.
— Он возвращается в лагерь? — спросила Лейси.
— Да, — ответила Ахмья.
— О, эй, подожди! — Лейси схватила свою корзинку и поспешила за Оккором. — Я уже насобирала, — бросила она через плечо, — так что я вернусь с ним.
Ахмья усмехнулась.
— Хорошо. Мы, вероятно, скоро сделаем то же самое, поскольку моя корзина тоже почти полна. Увидимся там!
— Счастливого пути, — сказал Рекош, возможно, чересчур любезно.
С трудом удерживая корзину на бедре, Лейси подняла руку и помахала.
Оккор замедлил шаг, ожидая, пока Лейси догонит его, и тихо защебетал.
— Держись поближе, шеловек.
Она показала ему поднятый большой палец, затем выругалась, когда ее потерявшая равновесие корзина чуть не опрокинулась. Ахмья прикрыла рот рукой и наблюдала, как Лейси, спотыкаясь, сделала несколько шагов вперед, каким-то образом умудрившись не дать ничему выпасть из ее корзины.
— Все хорошо, — крикнула Лейси, придя в себя.
Вскоре они с Оккором скрылись из виду.
Пальцы Рекоша шевельнулись, когда он заканчивал заплетать косу. Он что-то обвязал вокруг нее, поколебался, а затем отступил назад.
— Готово, ви’кейши. Прекрасна, как всегда.
Тепло залило щеки Ахмьи. Повернувшись к нему, она провела рукой по волосам и замерла.
— О боже. Рекош… — она подняла другую руку и провела по плетению кончиками пальцев. — Это…
Узор, в который он заплел ее волосы, был таким замысловатым, таким элегантным, что Ахмья не могла поверить, что он создал его так быстро. Добравшись до кончика косы, она перекинула ее через плечо. Она была перевязана красным шелком, ярко выделявшимся на фоне черных волос.
Ахмья не могла не задаться вопросом, было ли это небольшим заявлением с его стороны — его цвет, его метка.
Рекош издал трель.
— Ты довольна?
Она подняла глаза и широко улыбнулась ему.
— Хотела бы я ее видеть.
Его взгляд смягчился. Придвинувшись ближе, он приподнял нижние руки и взял ее ладони в свои, обхватив их длинными грубыми пальцами.
— Есть кое-что еще, что я хотел бы тебе показать. Кое-что, что я хотел бы дать тебе.
У Ахмьи перехватило дыхание. Она знала. Знала, что он собирался сказать, в чем он собирался признаться. У нее было такое же чувство, когда на днях он пришел в ее логово и точно так же взял за руки.
Крошечные капли дождя упали на разгоряченную кожу.
Ахмья крепче сжала пальцы Рекоша и опустила взгляд, изучая твердые, похожие на броню части его торса. Его шкура потемнела там, куда упали капли дождя.
Она смотрела, как вода стекает по его торсу и блестит в угасающих солнечных лучах.
— Ты не обязан мне ничего давать, Рекош.
Он взял ее за подбородок пальцами верхней руки и приподнял ее лицо к своему. Все восемь глаз, ярко-красных, напряженных и пронзительных, смотрели на нее сверху вниз, как будто во вселенной больше не на что было смотреть.
— Ахмья… Я сказал, что это нужда и потребность. Мой дар, мои слова.
Живот Ахмьи затрепетал. Она с самого начала знала, что Рекош проявляет к ней интерес. Это было ясно с того момента, как он представился в яме — по тому, как он поклонился и накрыл ее палец своим, как осторожно, но плавно он попытался произнести ее имя.
Она видела это каждый раз, когда он смотрел на нее, говорил с ней, прикасался к ней. Рекош заботился обо всех в их маленьком племени, но больше всего он защищал ее. Был… собственником по отношению к ней.
Келли рассказала ей, что произошло, пока Ахмья была без сознания после нападения огненной лозы. Рекош был в ужасном состоянии. Лихорадочно расхаживал, ерзал, постоянно возвращаясь взглядом обратно к Ахмье. Даже несмотря на то, что его рука онемела от парализующего яда огненной лозы, он беспокоился только о ней. Когда Диего разрезал одежду Ахмьи, чтобы обработать ее раны, Рекош чуть не подрался с ним.
Он отказывался позволить другому мужчине обработать ее раны, отказывался позволить другому мужчине прикоснуться к ней.
Той ночью, не в силах поместиться в маленькой пещере, в которой укрылись люди, Рекош лег на землю, подставив свое тело под дождь, просто чтобы быть рядом.
Почему она так упорно боролась с тем, что в глубине души считала правдой? Почему она позволила своему страху перед неизвестным, перед тем, кем он был, помешать ей увидеть то, что было прямо у нее перед глазами, не дать ей осознать то, что таилось в ее собственном сердце?
Я тоже хочу его.
Не имело значения, насколько он был велик, каким пугающим казался поначалу. Не имело значения, что он принадлежал к другому виду. Он был Рекошем.
Он был добрым и внимательным, веселым и остроумным. Когда дела шли плохо, он был ярким пятном. Когда надвигалась опасность, он был самым яростным защитником, рискуя, чтобы защитить людей, которые были ему небезразличны. Ей нравилось разговаривать с ним, учиться у него и, в свою очередь, учить его. Ей нравились его любопытство и страсть. И то, как ее тело реагировало на него… Одного прикосновения его пальцев было достаточно, чтобы заставить ее жаждать большего.
Он был всем, к чему она стремилась.
Дождь полил чуть сильнее. Глаза Рекоша раздраженно сузились, и из груди вырвалось рычание. Он запрокинул голову и уставился в хмурое небо.
С тихим смехом Ахмья поднесла их руки к своей груди и прижалась лицом к пальцам, держащим ее за подбородок, нежно потираясь о них щекой.
Взгляд Рекоша вернулся к ней, глаза расширились.
Ее улыбка смягчилась.
— Я бы хотела услышать твои слова, Рекош.
Дрожь пробежала по нему, перетекая прямо в нее из того места, где они соприкасались. За этим последовал низкий гул, звук, наполненный нетерпением и предвкушением. Его жвалы приподнялись в улыбке врикса.
— Ах, кир’ани ви’кейши… — он погладил ее по подбородку. Несмотря на толстые, грубые мозоли на его пальцах, прикосновение было нежным. И от этой нежности по ее телу разлилось тепло.
Рекош убрал руки, проведя пальцами по ее коже, как будто ему не хотелось прерывать контакт. Она почти качнулась в его сторону, чтобы последовать за ним. Ее следующий вдох был неглубоким, дрожащим, напряженным.
Столько всего бурлило под поверхностью. Столько желаний и эмоций, столько всего, что она слишком долго держала внутри из-за стыда, страха и неуверенности. Все это грозило вырваться наружу, здесь и сейчас. Хотя она и не признавалась себе в этом, Рекош пробудил в ней такие чувства, страсти и стремления, которых она не испытывала никогда прежде.
И все, что ей нужно было сделать, это принять их.
Принять его.
— Я знал это очень давно, Ахмья, — его слова были осторожными, взвешенными, когда он взялся за ремень своей сумки и протянул ее вперед. — Мои глаза видели тебя, мои сердца чувствовали тебя, и моя душа пела для тебя.
Она прижала руки к животу, чтобы они не дрожали, удерживая себя от того, чтобы потянуться к нему. Она опустила глаза и увидела, как его ловкие пальцы взялись за шелковый шнурок, которым была завязана его сумка.
— Ахмья, ты моя…
Где-то позади нее зашуршал кустарник.
Волосы у нее на затылке встали дыбом, и новая дрожь холодной волной пробежала по телу от позвоночника.
Подбородок Рекоша дернулся вверх, а пальцы замерли. Несмотря на отсутствие зрачков, Ахмья знала, что он смотрит мимо нее. Его жвалы раздвинулись шире.
— Дерьмоблядь, — прохрипел он.
— Я предполагаю, что это не те слова, которыми ты хотел поделиться, — сказала Ахмья, ее голос прозвучал тихо, тонко и неуверенно.
По небу прокатился отдаленный раскат грома, но она едва обратила на него внимание. Не замечала она и звука более тяжелых и быстрых капель дождя, барабанящих по окружающей растительности. Единственным звуком, который она действительно слышала, было завывающее рычание позади нее.