Ахмья покачала головой, прижимая шелк к груди. Отпустив ткань, она обвила пальцами его запястье, потянув его руку вниз.
— Ты защищал меня, — она коснулась его предплечья, ниже закрытых шелком следов от укусов. — Все твои раны из-за того, что ты защищал меня.
Он наклонил голову ближе к ней. Ее запах заполнил его ноздри, и отголоски ее вкуса ощутились на его языке, но он не позволил себе поддаться ни тому, ни другому.
— И я с радостью буду носить шрамы. Носить их, как самый лучший шелк.
Он посмотрел вниз и легонько провел пальцем нижней руки по одному из розовых шрамов на ее животе, отчего ее кожа задрожала.
— Потому что мои шрамы означают, что у тебя больше их не будет.
— Рекош… — Ахмья взяла его руку в свою и приподняла, прижавшись лицом к его ладони. Уткнувшись в нее носом, она прерывисто вздохнула. — Я не хочу быть причиной того, что тебе все время причиняют боль.
Ее кожа была мягкой, теплой и гладкой, и Рекош наслаждался ее прикосновением. Ему страстно хотелось провести руками по большему ее количеству, почувствовать, как напрягаются и расслабляются ее мышцы, изучить каждую частичку ее тела на ощупь.
— Нет, — сказал он. — Я дружу с Кетаном, Уркотом и Телоком. Большая часть моей боли — из-за них. И из-за игл.
У нее вырвался смешок. Рекоша всегда интриговали звуки, издаваемые людьми, но смех Ахмьи? Он тек прямо к его сердцам, танцуя в них с теплом и удовольствием, пронизывающим душу.
— Уверена, ты часто колешь пальцы иголками, — она повернула лицо и прижалась губами к подушечке его большого пальца.
Внутри Рекоша все замерло.
Поцелуй.
Это был не тот поцелуй, который он видел у Айви и Кетана, но он знал, что означает прикосновение человеческих губ. Знал, что это простой, но сильный жест — такой же интимный, как у вриксов прикосновение к головному гребню, если не больше.
И это было подобно дуновению ветерка над тлеющими углями в его сердцевине, разжигая их снова в пламя.
Глаза Ахмьи вспыхнули, а щеки порозовели. Отпустив его, она поднесла шелковую ткань к его плечу и продолжила вытирать.
— Мне просто не нравится видеть, как тебе больно, и меня бесит, что я ничего не могу сделать, чтобы остановить это.
Внутри Рекоша закружилась буря, когда последствия этого поцелуя вступили в противоречие с чувством вины и уязвимости в ее голосе. Застежки сильнее сжались вокруг щели, а жвалы опустились.
— Ты действительно помогла, Ахмья. Один кузах умер благодаря тебе. Он причинил бы гораздо больше боли.
В ее глазах появилось еще больше слез. Она сжала губы, прежде чем встать перед ним и провести шелком по его груди. Хотя она не ответила, он знал, о чем она подумала. Слова, которые она произнесла ранее, всплыли в его памяти.
Все, чем я когда-либо была — это обузой.
Его грудь болела из-за нее, и эта боль пульсировала в сердцах.
— Ах, кир’ани ви’кейши, — он обхватил ее затылок верхней рукой и накрыл ее руку нижней, прижимая ту к своей груди.
Она подняла лицо, и темно-карие глаза встретились с его.
Он знал боль в ее взгляде. Понимал эмоции в его глубине, сомнения.
— Когда я был птенцом, я был маленьким, — сказал он. — Более маленьким, чем мои братья и сестры. Другие вриксы не были добрыми ко мне. Они говорили, что я… тонкий, слабый, что меня легко сломать. И они причиняли мне боль. Словами, руками, когтями и ногами.
— О, Рекош…
— Я знаю, Ахмья. Знаю, каково это, — Рекош прижал ее руку к своим сердцам. — Я был маленьким и слабым, и они заставляли меня чувствовать себя бесполезным. Я следовал за своим отцом, чтобы спрятаться от других вриксов, избегать их. Но я нашел… цель. Нашел свое применение, свое умение. Нашел ткачество. Нашел первые шепоты. И когда я узнал, то понял, что другие были неправы. Я не был таким, как они, но и не был бесполезным. Они были более крупными, более сильными, поэтому я придумал другие способы стать лучше.
— Ты воительница не телом, — он положил руку между ее мягких грудей, туда, где сильно и размеренно билось ее сердце, — но духом.
Губы Ахмьи приоткрылись, и ее сердце ускорило ритм, когда она подалась навстречу прикосновениям. Ее пальцы сжались, царапая его шкуру тупыми ногтями, и она положила другую руку поверх, прижимая к своей груди. Довольный рокот прокатился по его телу.
— Но что я могу дать племени? — спросила она. — Какая от меня польза?
— Когда я встретил Уркота, Кетана и его брата и сестру, я узнал кое-что еще. Мы всего лишь нити. По одной их легко перерезать. Их легко разорвать, — он пошевелил пальцами обеих рук, переплетая их с пальцами Ахмьи. — Но как племя, наши нити сплетены. Каждая нить делает другие сильнее. Само по себе слово может не обладать силой, но, вплетенное в историю или клятву, оно может побудить врикса сделать то, что сделать невозможно. Врикс в одиночку — человек в одиночку — может бороться за выживание, но как племя мы можем все.
Рекош провел рукой от ее затылка к щеке, убирая выбившиеся пряди волос и заправляя их за маленькое округлое ухо.
— С каждой опасностью, с которой ты сталкиваешься, с каждым испытанием, которое ты терпишь, к твоему плетению добавляется еще одна нить. Ты становишься сильнее, и племя становится сильнее.
Ее нижняя губа задрожала.
— Я понимаю твои слова.
Затем ее лицо сморщилось. Рыдание вырвалось наружу, когда она бросилась к Рекошу, обвивая его руками. Ее тело сотрясалось от плача.
Грудь Рекоша сжалась, когда он обнял ее всеми четырьмя руками. Слезы намочили его шкуру, сводя на нет работу, которую она проделала, чтобы высушить его, но они были теплыми по сравнению с дождем. Мягкая кожа тоже была теплой, и ее невозможно было игнорировать.
Так же невозможно игнорировать, как и ее сладкий аромат.
Он сжал челюсти и, все еще держа Ахмью, опустился на пол убежища. Эта близость ничего не изменила. Ощущение ее тела рядом с ним не отвлекало его от того, что было важно. Сейчас самое время утешить ее, пока она уязвима, а не поддаваться желанию и инстинкту.
Он поднял Ахмью и начал баюкать в объятиях. Она дрожала и плакала, а он обнимал ее, нежно проводя когтями по волосам и тихо напевая.
Что-то причинило боль его Ахмье. Кто-то причинил ей боль. Глубоко, глубоко внутри. Даже если он не знал, как были нанесены эти невидимые шрамы, он распознал их последствия.
Постепенно ее плач стих, и сотрясавшая ее дрожь успокоилась. Прерывистое дыхание стало глубже, ровнее, спокойнее.
— Ты в порядке, кир’ани ви’кейши, — сказал он. — Я с тобой. Всегда.
Ахмья потерлась щекой о его грудь.
— Спасибо. Спасибо, что заставил меня почувствовать, что я что-то значу.
ГЛАВА 13
Ахмья закрыла глаза и подставила лицо утреннему солнцу. Яркие лучи согревали кожу, приятная перемена после дождей последних двух дней. Она проснулась, чувствуя себя лучше, чем могла припомнить. Более свободной. Конечно, она была немного смущена своим вчерашним срывом, но он был крайне необходим.
И Рекош поддерживал ее на всем его протяжении. Гладил ее, мурлыкал, говорил успокаивающие слова как на языке вриксов, так и на английском, а когда она выдохлась, накормил ее плодами синелозого дерева и вяленым мясом. После всех опасений, что ему не хватит еды, что она неудачница, потому что позволила существу уйти, она обнаружила, что те завернутые в листья свертки в его сумке были мясом.
Из-за этого она снова заплакала.
Если бы ее отец был рядом и увидел ее, он почувствовал бы отвращение и разочарование. Он бы сказал ей повзрослеть, взять себя в руки, сказал, что миру наплевать на ее расстроенные чувства.
Таким было детство Ахмьи с восьми лет — после смерти матери.