Он чувствовал, как бьется ее сердце и дрожит тело.
Но прежде всего он чувствовал хватку тугой, влажной щели Ахмьи, горячей, как расплавленное золото. Чувствовал, как она сжимается, втягивая его внутрь, так же жаждая этой связи, как и он сам. Она источала нектар, вкус которого остался у него на языке, его сладость ни с чем не сравнима, ее невозможно описать словами.
Рекош заставил себя посмотреть ей в глаза. Он уставился в эти темные, блестящие озера, в красные отблески собственного ошеломляющего удовольствия.
Прерывисто вздохнув, Ахмья приподняла бедра и снова опустилась, чтобы принять его глубже, скользя по выпуклости у основания.
Дрожь сотрясла его. Он усилил хватку, увлекая ее еще ниже.
— Рекош… — простонала она, веки закрылись. Ее голова откинулась назад, губы приоткрылись, когда она выгнула спину и снова нависла над ним, волосы колыхались в такт грациозным движениям. Крошечные капельки пота блестели на загорелой коже. Упругие коричневые соски манили, но путы не позволяли ему дотянуться до них языком.
Он вдохнул, наполняя легкие обжигающим воздухом. Если в нем и были ароматы джунглей, то он не уловил ни одного из них — только манящий аромат Ахмьи, пропитывающий его, окутывающий, как кокон, сводящий с ума от ее возбуждения.
Он так долго ждал этого. Ради нее. Он так старался сдержать брачное безумие, пережить этот момент с Ахмьей с ясным умом, насладиться временем со своей восхитительной маленькой парой. Быть нежным и доставить ей все возможное удовольствие.
Но то, что он услышал, то, что он увидел, не подготовило его к жестокости этого безумия.
Когда запах Ахмьи витал в воздухе, когда ее тело двигалось поверх его, когда ее киска сжимала его стебель, поглощая его, он не мог сопротивляться. Его разум распадался, нити сознания рвались все быстрее с каждым ударом сердец.
Рекош едва ли чувствовал, как веревки впиваются в запястья, едва ли слышал, как трещат корни позади него, уступая его силе. Он едва замечал, что до боли сжимает ее бедра или что контролирует ее движения, ускоряя темп. Удовольствие пронзало его с каждым скольжением горячей щели по его длине, вспыхивая всякий раз, когда Ахмья насаживалась на него. И он каждый раз приподнимался ей навстречу, погружаясь чуть глубже, исторгая из нее хриплые, прерывистые вздохи.
Но этого было недостаточно. Недостаточно глубоко, недостаточно быстро, недостаточно яростно. Каждая волна ощущений только усиливала его потребность. Ему нужно было закутать ее в свой шелк. Нужно было заявить на нее права. Нужно было покрыть ее. Ему нужно было оставить на ней свою метку, посадить в нее свое семя и стать с ней единым целым навсегда.
— Мой цветок, — прохрипел он. Ахмья открыла глаза и посмотрела на него. — Прости меня, — последние нити самоконтроля внутри Рекоша порвались.
Зарычав, он бросил всю силу на оставшиеся веревки. Корни хрустели и трещали, наконец сломавшись, и тело Рекоша дернулось вперед.
Он крепко прижал Ахмью к себе, оставляя ногами следы в земле, когда приподнялся и изменил их положение, так что она легла под ним, а он навис над ней.
И она оказалась в ловушке.
Ахмья уставилась на него широко раскрытыми от шока глазами.
Оскалив зубы, он резко подался тазом вперед, вонзая стебель глубже в нее.
Она вскрикнула и ударила его руками в грудь, ее спина выгнулась дугой, а ноги задрожали. Теснота ее киски почти уничтожила его. Но его разум был затуманен, окрашен в красный цвет брачным безумием, затоплен всепоглощающим удовольствием… И инстинкту нельзя было отказать.
Заяви на нее права.
Покрой ее.
Покори ее.
Фильеры Рекоша уже работали, задние ноги подавали шелковую нить в ожидающие руки.
Моя.
Работая быстрее, чем могли уследить глаза, его руки ловко обвили нить вокруг тела Ахмьи. Он широко раздвинул ее ноги, согнул их так, чтобы икры были прижаты к бедрам, и связал, убедившись, что она не сможет закрыться от него. Он обернул прядь вокруг ее таза, закрепив торопливыми, но замысловатыми узлами на тонкой талии, на плоском животе и между маленькими, упругими грудями, обрамляя их, прежде чем обвязать ее вокруг спины и плеч. Наконец он поймал ее запястья, закинул их ей за голову и связал вместе.
Все это время его член пульсировал, уютно устроившись глубоко в ее влажном, гостеприимном жаре. Все это время ее киска сжималась, наполняя его ощущениями, сгущая багровую дымку, окутавшую его разум. Все это время ее запах подстегивал его.
— Ты принадлежишь мне, моя найлия, — прогрохотал он, упираясь верхними руками в землю по обе стороны от ее головы. Нижние руки обхватили ее ноги, прижимая тело к своему. Она издала беззвучный, хриплый крик, и он зарычал.
— Навеки заявлена, — разведя согнутые ноги в стороны, он отвел бедра назад и уставился в ее полуприкрытые в похоти глаза. — Навеки завоевана.
Рекош подчеркнул эти слова, подавшись бедрами вперед и погрузившись в нее так глубоко, как только мог. Киска Ахмьи плотно обхватила его выпуклости.
Ее спина выгнулась, маленькие пальчики вцепились в траву, и она запела от удовольствия. Рекош дал ей больше. И он забрал все.
Он входил и выходил, застежки скользили по ее бедрам, втягивая в толчки, каждый из которых был быстрее предыдущего. Наслаждение гудело в нем — непрекращающийся, нарастающий гул, который затмевал джунгли вокруг. Был только он, только она. Только их связь.
Стоны и плач Ахмьи были единственной песней, которая его волновала. Он добавил к ним свои собственные звуки — ворчание, рычание и шуршание от того, как ноги заскреблись в поисках большей опоры, когда он приподнял ее зад и наклонил таз, чтобы получить больше амплитуды, больше глубины, больше скорости.
Когда он покрывал свою пару.
— Навеки моя, — заявил он.
Она извивалась под ним, темные волосы разметались вокруг, как лепестки цветка, который распустился только для Рекоша. Звуки ее удовольствия наполнили воздух.
— Рекош… Пожалуйста…
Еще. Возьми больше. Дай больше.
Она моя.
Она — все, абсолютно все.
Пальцы его верхних рук скрючились, вонзив когти в землю. Волны экстаза накатывали теперь так быстро, что слились воедино — неослабевающий поток ощущений, который невозможно было остановить, невозможно отрицать, невозможно направить в другое русло.
Не то чтобы он этого хотел.
Это был экстаз. Даже боль в раненой ноге, даже то, как неровное дыхание разрывало легкие и горло. Давление, нарастающее в стебле, уже такое сильное, что грозило разорвать Рекоша на части, было настолько болезненным, что превратилось в удовольствие. Ад, пылающий в его сердцах, такой горячий, что наверняка превратил бы его в пепел, только усилил все чувства.
Он поднял одну из нижних рук, чтобы накрыть ее грудь, разминая мягкую плоть ладонью, пока удерживал ее.
— Чья ты, ви’кейши? — потребовал Рекош, поймав затвердевший бутончик ее соска между большим и указательным пальцами и ущипнув, вызвав вздох у своей пары.
— Я… Я твоя! Твоя… навсегда… — слова Ахмьи были короткими и резкими, вырываясь между резкими, прерывистыми вдохами.
Суставы его ног погрузились в мягкую землю, когда он толкнулся сильнее, быстрее. Ее нежная плоть поддалась пальцам и когтям, и ее щель отчаянно, ненасытно вцепилась в его стебель, тщетно сопротивляясь каждый раз, когда он отстранялся, втягивая его каждый раз, когда он погружался внутрь.
— Твоя маленькая щель… Чувствуешь, как она подходит? Как она принимает мой член? Ах, моя прелестная, прелестная пара. Видишь, как я ей нужен? — у него вырвался отрывистый рык. — Насколько я тебе нужен?