Рейвен злилась на меня две недели и не разговаривала со мной вообще. Это были одинокие две недели моей жизни. Рейвен — моя единственная подруга, и вполне может быть, что так будет всегда. Когда я постарею, то, скорее всего, закончу свое существование старой девой с десятью кошками и, возможно, птицей. Рейвен будет навещать меня так часто, как сможет, со своими детьми и убеждаться, что я нахожусь в здравом уме.
— Что это такое? — она встала на цыпочки, склоняясь к моему лицу, и пальчиками с розовым маникюром соскребла чешуйки грязи с моей щеки. — Почему у тебя грязь на лице? — она поворачивает мою руку и осматривает ладонь, — и твои пальцы грязные.
Я отдергиваю руку.
— Прошлой ночью, пока я была на кладбище…
— Я думала, ты прекратила ходить туда так часто, — прерывает она меня с явным разочарованием на лице. Рейвен никогда не понимала моей потребности в одиночестве — моей потребности в тишине.
Я схватила фиолетовую и черную футболку с порванными сторонами и пару черных джинс из комода.
— Мне не спалось, а пребывание там расслабляет меня.
Она накручивает свои длинные до плеч, цвета розовой жвачки, волосы на палец.
— Временами я тебя не понимаю. Я говорила тебе, приходи ко мне домой, когда захочешь. Тебе не нужно ходить тусоваться на кладбище. Это жутко.
У меня не хватает смелости сказать ей, что её дом — одно из худших мест, битком набитый смертью, даже после того, как её мама переехала. Ее брат Тодд, умрет ранней смертью от рака легких. Он выкуривает две пачки сигарет в день, и курит он с тех пор, как ему исполнилось тринадцать.
— Копы пытались меня арестовать, — признаюсь я, зная, что она найдет это смешным.
Её губы кривятся в ухмылке:
— О да, ты сбежала?
Я киваю и сохраняю игривый тон:
— Агась. Очень-очень быстро.
Её улыбка становится шире.
— Они преследовали тебя?
Я снова киваю:
— Я почти уверена, что он споткнулся и упал лицом в землю, — преувеличиваю я, зная, что ей понравится — Рейвен любит драму.
Смех срывается с ее губ:
— Окей, я немного завидую. Хотела бы я быть там, чтобы увидеть это.
— Это было достаточно смешно, — признаюсь я, — кроме…
— Кроме чего? — давит она. — Давай же, Эм, расскажи мне, пожалуйста. Ты что-то скрываешь?
Я опускаюсь на кровать и собираю в клубок одежду в руках.
— Там были те парни, которые раскапывают могилы.
Её лоб хмурится, и она садится рядом со мной.
— Фу, типа расхитители могил?
— Я не уверена, что они делали, но это было слегка жутковато.
— Они взяли что-нибудь из могилы?
— Понятия не имею. Я была слишком занята, убегая от копов… — кое-что приходит мне в голову, — черт. Я думаю, один из грабителей мог взять мой блокнот.
— Тот, в котором ты всегда пишешь свои самые темные секреты? — спрашивает она.
Я киваю.
— И на нем написано мое имя.
Надавив пальцем на свой подбородок, она размышляет над чем-то.
— Он был горячим?
Я играю с ниткой на моих пижамных шортах.
— Ты серьезно спрашиваешь, был ли расхититель могил горячим?
— Расхитители могил тоже люди, — говорит она нахальным тоном, — и просто то, что им нравится раскапывать могилы, не значит, что они не могут быть горячими.
Горячими? Больше впечатляющими и пугающими. Тряся головой, я встаю.
— Ты чудачка. Я собираюсь пойти и одеться.
Она смотрит на меня с подозрением:
— Хорошая попытка сменить тему, Эмми.
Я выглядываю из гардероба.
— Ты знаешь, что я ненавижу, когда ты называешь меня так, — это прозвище дал мне отец, и я ненавижу напоминания о нем.
— Ты знаешь, ты всегда это делаешь, — отзывается она, — ты всегда бежишь от парней. И если не прекратишь это, то закончишь свою жизнь одинокой и старой девой.
— Это именно то, чего я хочу, — я делаю паузу, когда я достигаю занавеса, — я собираюсь выйти на этой ноте и думаю, мы пойдем на вечеринку.
Её настроение внезапно улучшается, и она шаловливо ухмыляется.
— Чем ты поделишься?
Я показываю ей наряд и загибаю пальцы.
— Четырьмя вещами: кожаные шорты, розовые шпильки, гольфы до колен и блестящий топ.
Она выставляет свои бедра и ноги, принимая позу.
— Давай же, признай это — я выгляжу потрясно.
— Ты выглядишь, как шлюха.
Она кидает в меня подушку, я ловлю ее и бросаю обратно.
— Смотри за своим грязным ртом, мертвая девчонка, — говорит она, бросая подушку на кровать, — я не выгляжу как шлюха. Я выгляжу как кто-то, кому нужно с кем-нибудь переспать. Всего-то.