И о Лорене я теперь думал часто. Гораздо чаще, чем хотелось бы. Я запрещал себе думать о ней, в особенности запрещал вспоминать наш последний разговор. Ни к чему. Все равно, даже если Лючио вдруг передумает и отпустит ее, между нами никогда не установятся близкие отношения матери и ребенка. Слишком мы чужие, и одна ночь ничего не значит. Но против воли я вспоминал, как тепло и уютно мне было в объятьях Лорены…
* * *Закончился ноябрь. Друг за другом миновали мой день рождения, рождество и новый год. Весь город сиял разноцветными огнями и гремел музыкой. Наш дом стоял темен и тих, никакие праздники в нем никто не отмечал. Не было у нас настроения веселиться. Мы, правда, обменялись небольшими подарками на рождество, но и только. Зимние каникулы мы проводили втроем: Агни, Хозе и я. Мы даже не пытались вести себя как обычно. Большую часть времени сидели дома, тихо листая книги или альбомы. Иногда Хозе начинал болтовней развлекать Агни; в их разговорах я почти никогда не участвовал. Говорить ни о чем не хотелось. Хотелось молчать. Тем более, я чувствовал, что становлюсь для них третьим лишним.
Кристиан, по-видимому, испытывал сходные с моими чувства (не в том, конечно, что касалось Агни и Хозе). Видели мы его редко. Он очень много работал, и, кажется, сознательно наваливал на себя все больше и больше работы. С нами, в те редкие часы, которые мы проводили вместе, он был очень ласков. Не делал исключения даже для Хозе. Между Агни и мною он вовсе не делал никаких различий, как если бы мы оба были его родными детьми.
Жизнь текла спокойно, без потрясений, и я уже начал было верить, что больше ничего никогда не случится, как однажды рано утром, — часов, наверное, в пять, — зазвенел телефон, выдернув нас всех из постелей. Первым успел Кристиан. Когда мы с Агни прискакали в гостиную, он стоял рядом со стойкой, поднеся трубку к уху, и слушал с лицом бледным и сосредоточенным. Увидев нас, он сделал знак молчать и не мешать. Сердце мое сильно колотилось, предчувствуя новые неприятности.
Молчание Кристиана длилось нестерпимые две минуты, потом он сказал: «Хорошо», положил трубку и повернулся к нам.
— Что? — в голос спросили мы с Агни.
— Звонила Лорена, — сказал Кристиан, обращаясь исключительно ко мне. — Сказала очень странную вещь. Она утверждает, будто бы Лючио… умер.
Я вскрикнул, а Агни спросила с недоумением:
— Кто такие Лорена и Лючио?..
— Потом объясню, — обещал Кристиан и снова повернулся ко мне. — Она перепугана, просит приехать. Я сейчас еду к ним.
— Я тоже!
— Уверен?
— Я еду, — повторил я решительно.
— Хорошо. Агни, ложись спать. Мы скоро вернемся.
— Куда это вы собрались? — требовательно спросила Агни, но Кристиан сказал торопливо: "Потом, потом", — и почти выбежал из гостиной. Я тоже отправился в спальню, чтобы одеться. Агни потащилась за мной, буквально дыша мне в затылок.
— Что происходит? — нудила она капризным голосом. — Кто звонил? Кто умер? С чего это вы с папой так позеленели?
— Кажется, умер один наш знакомый, — пояснил я, поняв, что молчанием от нее не отделаться.
— Я его знаю?
— Нет, — заявил я решительно.
На этом Агни, наконец, успокоилась.
Поспешно одевшись, я вернулся в гостиную. Кристиан, в черном зимнем пальто нараспашку, уже ждал меня, сидя в кресле в нарочито расслабленной позе. Несобранные черные с сединой волосы свободно спадали на склоненное лицо и плечи. Руки его неподвижно лежали на подлокотниках. На маленьком кофейном столике перед ним валялись ключи от автомобиля, и, казалось, он всецело поглощен их изучением. Когда я вошел, он поднял голову и спросил только:
— Готов?
На улицах было еще темно, светать даже не начинало. Мелкие снежинки весело кружились в ярком свете фар «Шевроле». Мы ехали быстро и молчали. Кажется, Кристиан нервничал. Во всяком случае, движения его рук показались мне несколько дерганными. Я тоже отнюдь не был спокоен, хотя давно предполагал подобный исход. Но очень уж диким казалось сочетание слов "Лючио умер". Разве существо, столь прекрасное, может умереть? Разве красота не бессмертна?..