На празднике урожая Мелькор, не дожидаясь приглашения, сам подобрался к ней. Привычно протянутая рука погладила его, распрямляя спутанные волосы, и подала несколько кусочков фруктов. Варда вздрогнула, когда её руки коснулись тонкие сухие губы, аккуратно принимая угощение. Обожженная рука с когтями доверчиво лежала на её колене, и Варда рассеянно поглаживала её кончиками пальцев, каждый раз ощущая ими отголоски той боли, которую эти ожоги когда-то принесли. А затем она ощутила, как его губы касаются её опустевшей руки; прикосновение, или, говоря откровеннее, поцелуй застал её врасплох, и она не успела отнять её. Потом всё-таки отдернула. Мелькор тоже отстранился и сидел прямо перед ней. Взор его был опущен. "Ты осветила собой мою жизнь, госпожа, но твой супруг прав. Лучше я не буду поднимать взор выше края твоих одежд, чтобы не страдать лишний раз". Его голос прозвучал в её сознании глухо, безжизненный и мертвый, как небытие. — Ты исцелишься, Мэлько. Мне не хотелось бы становиться причиной твоих страданий. "Я бесконечно счастлив каждую минуту, что нахожусь здесь", — и он склонил голову перед ней ещё ниже, а темная тень распласталась по полу. — Что ж, если так, я рада, — произнесла она, ободрившись. Но он всё ещё не покидал отведенного ему места в их чертогах, самого темного на вершине Таникветиль и, как Варде казалось, большую часть времени проводил в забытье, медленно собирая по частицам свою фэар. Иногда к нему подходил Манвэ, стремясь показать, что тоже не испытывает излишнего отвращения к брату, который так низко пал. — Брат, повернись ко мне. Я пришел к тебе не с карающей дланью, а с исцеляющей. Мелькор поворачивал лицо, напряженно замирая и заставляя Манвэ тоже в ужасе оглядывать себя. Король Арды вел свои долгие вразумляющие речи, указывал на то, что сердцем Мелькору стоит обратиться к исцелению и вспомнить силу созидающей песни. Мелькор кивал и старался показаться покорным; говоря откровенно, он ощущал себя бесконечно слабым, слабее любого айну или даже адана. Но силы — медленно, по крупицам — возвращались. Однажды Элентари поймала на себе его долгий, снизу вверх, взгляд. И тут же одернула, натянув пониже, свою мерцающую черную накидку. Взор был завороженным, неотрывным. — Ты прозрел, Мэлько? — Теперь я вижу, как сияешь, госпожа. — Ты впрямь можешь меня увидеть? — Мир столь многоцветен, госпожа, что мне больно от его яркости. Её ладонь прошлась по его черным, цвета воронова крыла, волосам, убирая с лица упавшие на него в беспорядке длинные пряди. Ничего страшного. Он полюбит эту яркость. Сердце его обратится к свету. Она приведет его туда. И Варда жестом подняла его с колен, и он распрямился, но тут же вновь нагнулся к ней в глубоком поклоне. Они впервые встретились глазами — ей показалось, что она видит в них затаенную муку.
Йаванна вошла под высокие своды, осматриваясь. — Сколь просторны твои чертоги, Элентари, — огляделась она. — Сколько воздуха и света! Впрочем, вместе с тем они показались ей чересчур величественны и отдавали холодностью — без цветущей природы вокруг она ощущала себя попросту неуютно. Зато из высоких арок простирался вниз бескрайний вид, который захватывал дух. Вершины гор тонули в облаках, и облака эти лежали внизу, похожие на туман, который стелется низко над землёй. Но здесь было высоко — очень высоко. Она невольно поежилась. А затем привыкший к пронизанным светом чертогам взор выхватил непривычное темное пятно. Йаванна издала удивленный возглас, но и не подумала попятиться. — О Эру! Издали ей бросились в глаза когти, хотя остальное тело было скрыто под рваной накидкой, и она сперва она приняла черную ползающую по беломраморному полу тень за дикого зверя, порождение ночи, или за падшего айну, после чего с любопытством подошла поближе. Загадочное черное существо вжималось в угол; тут валиэ разглядела привязь, и, кроме того, почувствовала, что существо всё же разумно. Нет, конечно, животные тоже наделены разумом, и валиэ Йаванна, знавшая их природу, как никто другой знала это, но в поведении существа, замершего настороженно, ей почувствовалось влияние разума высшего порядка. Она потянулась к нему своей фэар и почувствовала робкий ответ. Ей захотелось подойти ещё немного поближе, чтобы разглядеть неизвестное существо как следует, откинуть с него этот плащ, выяснить, наконец, что это за творение, о котором она не знает... Она снова оглянулась. Элентари не было; быть может, она отошла распорядиться относительно их приема или беседовала с Аулэ. Она сделала шаг вперед... — Ну, не бойся, не бойся... Она протянула ему кусочек фрукта, и Мелькор, который от пищи не отказывался никогда, сделал ответное движение вперед... Двери распахнулись, и быстрым шагом в главный зал вошли Аулэ и Манвэ. Острый взор вала Аулэ мигом выхватил и собственноручно скованную им цепь, и корону, перекованную в ошейник. Через миг он уже поспешно оттаскивал супругу от средоточия зла, и Йаванна испуганно визжала. — Что происходит? Почему ты не даешь мне рассмотреть получше это удивительное творение Эру? — Потому что это Моргот, враг мира, — проговорил Аулэ ей на ушко, чтобы утихомирить порывы супруги. Йаванна издала удивленное: "Ах!" — но в ужасе убегать и не подумала. Больше того, ей, как ни странно, вновь хотелось понять, что он представляет собой. И она была почти уверена, что опасности он не представляет. Её доброе сердце сжималось при виде тощей оборванной фигуры, забившейся в угол, и ей, как и Варде, хотелось его накормить и утешить. Аулэ со своей стороны отнесся к увиденному без возмущения (которого так боялся Манвэ). Только пробормотал негромко: — Как это оригинально, что ты решился держать его здесь, братец. Манвэ неловко было открывать Аулэ, что решение это принадлежало в большей степени Варде, чем ему самому, и он поспешно сообщил: — Я решил, что так он по крайней мере будет под моим надзором. Аулэ, к облегчению Сулимо, бросил ещё один удовлетворенный взгляд на сработанную им цепь и размеренно кивнул. — И верно, а не то оставишь его там, забудешь, ослабишь бдительность... А он глядь и уже натворил невесть чего. Готов поспорить, он и за Гранью Мира делал что вздумается. Манвэ согласно кивнул, сделав скорбный вид. — Главный зал он, конечно, не украшает, — продолжил Аулэ, — но... — Но главная угроза Миру всегда перед моими глазами. Аулэ похлопал его по плечу, сообщив, что всячески завидует его нервам и терпению. Манвэ и сам себе поражался. Варда и Йаванна уединились в малом зале, беседуя почти о том же самом. — Как это чудесно, как удивительно, что ты убедила Манвэ сделать это! — Я не могла поступить иначе. — Элентари, молю, скажи, он потерял свою фана? Варда кивнула. — Его тело, должно быть, ни на что не похоже, но со временем исцелится, я уверяю. — Для меня главное — исцелить его мятежный дух. Йаванна с серьезным видом кивнула тоже. Врага ей мигом стало до безумия жаль.