И если валиэ сердечно улыбнулась при виде мятежника и страдальца, вала с кузнечными клещами в руках ни малейшего трепета не почувствовал и испытующе поглядел на Манвэ. «Признайся честно, ты от него устал? Ему нужна твердая рука и строгость?», — говорил его суровый взор. Сам он как бы невзначай перебрасывал своё тяжёлое орудие из одной руки в другую. «О, вовсе нет, — ответствовал через осанвэ Король Арды. — Просто подумал, что если он будет трудиться в твоих мастерских, то и держать его будет сподручнее здесь же, рядом… В садах твоей супруги. Пусть отдыхает душой, да и природа скорее пробудит в его сердце нечто доброе, чем… Нет, видишь ли, Варда тоже способна пробуждать свет в душах, но… Для него это как-то слишком… Слишком много… Я хочу сказать, он чувствует при виде неё излишне много, вот». Манвэ окончил длинную мысленную речь и утер пот со лба кончиками верхней пары крыльев. «А-а, так вот в чём дело, — Махтан потемнел лицом как грозовая туча. — Ты просто решил избавиться от него, то есть, мою супругу тебе не жаль?» «Но к ней-то он не воспылает излишней страстью! — поспешно возразил Манвэ, — а если ты заметишь подобные его побуждения — что ж, признаем, что нам не осталось ничего, Кроме как поручить его Тулкасу». Последнюю часть его речей Мелькор чутко уловил и внутренне содрогнулся, но внешне страха постарался не выказывать. Аулэ проводил его к своим мастерским, Манвэ напомнил, что позволил иногда брать пленника ради нужд эльдар в строительстве и напоследок шепотом попросил все-таки не приковывать его цепью, а если таковое понадобится, то хотя бы постараться, чтобы сие не попало на глаза Варде. И Мелькор остался здесь. Не так тяготил его труд, как разлука в Элентари, и он рад был в нём забыться; в мастерской его внимание живо привлёк огромный молот, и он мысленно пообещал себе сделать всё, чтобы сил вновь достало орудовать этим великолепным творением. Часы и дни его проходили в тяжких трудах, которые, впрочем иногда скрашивали своими шутками мастеровые из айнур, трудившиеся тут же. Силы физические иссякали к концу каждого дня, но скоро он приноровился к местной жизни. Пусть он сторонился остальных айнур и эльдар под началом вала-кузнеца, и мало с кем общался не по необходимости, а просто ради беседы. Да те и не настаивали, но никто не вёл себя с ним надменно. Здесь было легче, чем у брата. Сады Йаванны не привлекали пленника, но на молот он смотрел с восторгом. И облик его постепенно менялся. Кожа на лице сгладилась, шрамы поблекли, но глаза оставались чужими. Когти на руках заменились на обыкновенные ногти, все силы уходили на исцеление плоти. Его мятежному духу не оставалось ничего. Моргот полюбил звёздный свет, тот больше не причинял ему боли. Он полюбил его потому, что Варде он нравился. Она была его наваждением. С той поры она надолго скрылась с его глаз, но он видел её образ всякий раз, как глазам открывалось звездное небо, и вспоминал с тоской и желанием.
Аулэ после разговора с Манвэ долго ходил нахмурившись. С одной стороны, он понимал злость Манвэ, — а с другой стороны не понимал, к чему была та просьба. Угрожать приковать брата? Это не укладывалось в его миропорядок. Он сердился, горячился и глядя каждый раз на потерянного, но пока ещё не сломленного Моргота, боялся увидеть в его глазах пустоту. И он нагружал его работой, не давал думать ни о чём, и всё ждал, когда тот либо взорвётся, либо пойдёт на контакт. Аулэ первое время твердо помнил про обещание и старался, чтобы его новый мастеровой не попадался на глаза Элентари, но мало-помалу все кругом привыкли к подавленному и замкнутому его поведению, уверились, что бывший мятежник стал безопасен — ведь он, говоря по правде, казался несмелым и забитым, пусть Аулэ и не поднимал на него руки. Напротив, вала-творцу казалось, что не пристало его мастеру ходить с ошейником, но снять его означало опять же ослушаться Манвэ, и снова всё упиралось в обещание. Первые дни и месяцы он беспрестанно вспоминал, кто у него под надзором — сам Мелькор, дух-разрушитель! Но после Аулэ окончательно уверился в том, что он ослаб и стал жалок, и не особенно волновался.